Чучело-2, или Игра мотыльков
Шрифт:
— Ничем не могу помочь, — перебил Глебов, демонстративно сел и углубился в чтение, как будто Лизы здесь уже не было.
— Ну и ну! — вдруг обозлилась она. — Тогда зачем столько ненужных слов? Можно сказать, из пушки по воробьям, как говорит мой Костик. К черту старую дружбу, к черту дурацкие воспоминания!
— При чем тут старая дружба?! — Глебов повысил голос. — Ты в суд пришла.
— Подумаешь, в суд! Почитаешь про вас в газетах — волосы дыбом встанут!
— Лиза, пойми, — сказал Глебов, — решается судьба человека, а твой Костя — главный свидетель. Я должен его допросить. Мне многое еще не ясно.
— О
— Обо всем. В частности, я не исключаю, что твой Костя знает больше, чем говорит. Может быть, он что-то скрывает.
— Как страшно! Я теряю сознание! — рассмеялась Лиза. — Наконец тебе удастся разоблачить настоящего преступника… А я, дуреха, лезу со своими воспоминаниями… Кривые улочки Вычегды… Собор на холме… Колокольня, где мы царапали на камне: «Лиза плюс Боря…» Купание в далеких озерах… — Лиза замолчала. Ее вдруг осенило, она догадалась о причине судейской неумолимости: конечно, он не смог ей простить измены! Как она сразу не поняла! Типичный мужской характер. Все они собственники.
— Боря, значит, ты на меня все же сердишься?
Ее вопрос застал Глебова врасплох: казалось, он был удивлен.
— Я? Сержусь?… За что? За что мне сердиться на тебя, когда мы не виделись столько лет? — Он даже засмеялся.
По мере того как Глебов говорил, Лиза все более убеждалась, что ее догадка справедлива. Легкая улыбка торжествующего человека тронула ее губы. Как ни странно, ей было приятно, что он на нее сердился, — все-таки она его когда-то любила.
— Ну, я думала, ты на меня сердишься… за старое, — сказала Лиза.
— Ах, за старое, — ответил Глебов. — Конечно нет. Даже наоборот.
— Что «наоборот»? — Лиза демонстративно опустилась обратно в кресло.
— Совсем не сержусь. — Глебов тоже сел. — Да и за что?
— Ну, хотя бы за то, что в одно прекрасное утро я вдруг исчезла, без всяких предупреждений, в неизвестном направлении.
— Ерунда какая-то! — неестественно бодрым голосом ответил Глебов. — Как я могу сердиться на то, что произошло чуть ли не шестнадцать лет назад.
— Значит, все же сердишься, — заметила Лиза.
— Ничуть, — возразил Глебов. — Хотя если вспомнить, то, надо признаться, меня это тогда поразило. — Он заставил себя улыбнуться. — Что-то было в этом… веселенькое, мягко говоря.
Лиза решительно перебила его:
— Никогда бы не подумала, что ты окажешься мстительным. Я же была девчонкой!.. Ну влюбилась, ну помстилось — сбежала…
— Чепуха какая-то, — опомнился Глебов и оборвал Лизу, чтобы прекратить всякие разговоры: — Прости, у меня дела… Надо дочитать…
— Взъелся на меня, — не слушая Глебова, продолжала Лиза.
— Ничего не взъелся, — ответил Глебов.
— Вот видишь! — Лиза победно улыбнулась. — Кричишь! Без всякого основания. Злишься! Злишься!.. Хотя и несправедливо. Ведь я тогда тебя любила!
— Да ладно тебе… трепаться! — вдруг грубо взорвался Глебов. — Нашла что вспоминать… Детские игры. Наш поезд ушел. — И, чтобы окончательно добить Лизу, сказал: — Пойми, мы с тобой пожилые люди.
— Кто… «пожилой»?
— Я и ты.
— А я про это никогда не думала, — призналась Лиза.
— А ты бы подумала. Нам не всхлипывать надо о прошлом, а думать о Боге. Самое время, — отчеканил Глебов. — К тому же я тебя никогда не любил. Понимаешь: не любил! И хватит!
Лиза
— Совсем… не любил?
— Совсем… — Глебов заметил, что глаза Лизы наполнились слезами. «Не хватало, чтобы она здесь разревелась», — подумал он, но остался тверд и сухо произнес: — Лиза, у меня работа. Через два часа суд. Это серьезно.
— Ах, вот даже как! Совсем не любил!.. Совсем? Никогда?! — Лиза задыхалась от негодования и обиды. Она не знала, чем бы ей сразить Глебова, и выпалила в отчаянии: — Не любил? А у меня… У тебя сын… Мой сын Костик… Твой! — Замолчала, наблюдая за Глебовым. Как она вовремя придумала про сына: посмотрим, каким соловьем он сейчас запоет.
Лиза демонстративно перебросила ремешок сумочки через плечо, лицо ее сияло, щеки разрумянились, глаза снова сверкали. Она стала прехорошенькой, совсем как в те молодые годы, когда Глебов ее увидел впервые.
— Ну, я пошла. — Лиза посмотрела на растерянное лицо Глебова, самодовольно хихикнула и добавила: — Тебе, по-моему, есть о чем подумать. Привет! — Хлопнула дверью и исчезла.
Глебов не побежал за Лизой, не стал догонять, чтобы объясниться. Он пребывал в забытьи, не понимая, что с ним происходит. Сначала сидел, уставившись на дверь, за которой скрылась Лиза, потом поднял глаза к потолку, глубокомысленно перебросил одну папку на другую, словно сделал важное дело, и застыл.
Эти картинки строго очерчены в его памяти и жестко окантованы. Их рамки хотя и тонки, но словно литые, такие не сломаешь. Может быть, они сколочены им из тех отполированных дубовых досок, что пролежали на чердаке у бабы Ани лет сто? Рамки очертили для картинки время. Он сам их строгал и клеил, только сюжет придумала судьба.
Молодой солдат обнимает бабу Аню, чувствует под своими пальцами ее сухую спину, проходит по позвонкам сверху вниз, снизу вверх. Обнимает, радуется ей, а сам пытается заглянуть внутрь дома, в открытую дверь, чтобы увидеть… Лизу! Но она не появляется в пустом проеме… Сердце вот-вот выскочит… Она не появляется в пустом проеме… В висках как колокольный звон: почему она не появляется в зияющей темноте дверей? Не выдерживает и спрашивает неестественно тихим голосом: «А где же Лиза?» Молчание. Потом ответ: «Нету ее, Боря. Уехала… навсегда. Она тебя, деточка, не стоит».
Входит в дом. Садится, чтобы не рухнуть на пол. Ноги не держат. Смотрит по сторонам, ничего не различая, словно ослеп.
Рамка есть, но картинка исчезает, в ней пустота. Нет, появляется зелень сада: оранжевая клумба цветущих настурций, за нею молодая яблоня, увешанная красными яблоками, как новогодняя елка игрушками.
Новая картинка в рамке: утро, кровать, подушка. На подушке неузнаваемое, худое, белое лицо — ни кровинки. Рядом на столике — стакан чая и несколько ломтиков хлеба, намазанных медом. Кто принес? Где он? Лежит — ничего не помнит. Спросили бы: что с ним? — не ответил. Чай горячий — дымится. В окне рябина — гроздья большие, увесистые. Закрывает глаза. Жужжит оса. Садится ему на лоб. Он ее не сгоняет: не чувствует. Смотрит: оса садится на ломтик хлеба, осторожно ползет по краю, ступает лапкой на мед, увязает, лапки ее подкашиваются, тело опускается в липкую массу и затихает. Попала, как в капкан. Он тоже в капкане.