Чудак из Города Луны
Шрифт:
А теперь девяностосемилетняя Гертруда Тауненберг («называйте меня просто Гертруда») сидела лицом к камере, — а журналист затылком к объективу, и голос его был изменён компьютером. Во-первых, обитательнице дома престарелых (ну, как — дома? Нескольких отведённых под заведение этажей в ещё одной высотке Города Луны) не хватало общения. А во-вторых, ей хотелось рассказать о событиях восьмидесятилетней давности. О том, как она начала свою борьбу, сначала одна, потом увлекла за собою сверстников, а после — привлекла внимание взрослых. И стала лицом всего движения.
— Наверное, трудно было быть на виду. Когда тебя знают все, одни обожествляют, другие ненавидят… — сказал журналист. Старуха только пожала плечами.
— Это случилось само. Я не думала об этом,
— В чём?
— Понимаете, люди жили, как… Как хищники. Боровшиеся и сами с собой, и с природой. Мы были «золотым миллиардом», но разве нашей заслугой было, что мы родились в Европе или Америке? Каждый из нас потреблял, потреблял и потреблял, причём потреблял больше, чем жители других стран. Разве это было справедливо? Мои родители были состоятельными людьми, и я имела больше, чем другие, — и разве это было правильно? Мои подруги, — или те, которые были ими до какого-то момента, — могли купить платье, надеть его пару раз и больше не использовать. И им было плевать на то, сколько ресурсов потрачено на его производство, сколько труда потратили люди за ткацким станком и швейной машинкой, а главное — как всё это повлияет на планету…
— Но тогда … каждый мог работать больше и лучше, и в результате лучше жить… — заметил журналист.
— А что значит лучше? — развела руками Гертруда. — Иметь больше комнат в квартире? Зачем, если одновременно ты можешь находиться только в одной? Иметь больше тряпок в шкафу, и не носить их? Это не нужно. Это делалось не потому, что эти вещи реально нужны. А только чтобы возвыситься над теми, у кого их нет. А они, на самом деле, ничем не хуже тебя…
— Но они почему-то не могли … заработать на то же. Чем же они отличались?
— Ничем. — В этом она была убеждена. — И какое право они имели больше разогревать планету?
— А почему для вашей борьбы был выбран именно климат? — решил сменить тему интервьюер. — Не что-то другое, не пластик в морях, не канцерогены, которые реально вредили людям… А абстрактный климат.
— Потому что это было глобально. Ты можешь успокаивать себя, что не выбрасываешь пластик. А на климат влияли все, кто что-либо потреблял. И это нужно было прекратить. Прекратить потребление, и прекратить неравенство. Кроме того, подъём уровня моря виделся реальной опасностью. Это привело бы к многочисленным жертвам. И многое другое. И в этом легко было убедить людей. Напугать проще чем-то глобальным, что пока не касается каждого, но ты убеждаешь их, что это ударит по ним…
— Знаете, кое-кто из моих предков был из Нидерландов. А там, вам, вероятно, это известно, часть территории была ниже уровня моря. С этим жили веками, отвоёвывали землю у моря.
— Конечно, я бывала там. — Гертруда кивнула. — Но отвоёвывать, — разве это хорошо?
— Господи, какая белиберда! — сказала Лаура. Бога она на памяти Яна упомянула впервые. Он согласился:
— Да, у человека в голове каша. Такое впечатление, что она начиталась Маркса, и зачем-то перенесла его идеи, сформулированные для человеческого общества, на отношения человека с природой. Впрочем, чего можно хотеть от человека, бросившего школу… Наверное, про теорию Дарвина ей там не успели рассказать.
— Кошмар… Что же она ещё нам скажет…
— Боюсь даже представить.
— Но вы же боролись за свои идеи, — возразил журналист.
— Мы боролись не для себя. Мы боролись за справедливость для всех, — для людей, для животных, для климата… Разве животные чем-то хуже нас?
— Что же вы сделали?
— Сначала мы убеждали людей. Бороться нужно было прежде всего против алчных. Против тех, кто хочет потреблять больше, чем им нужно, чтобы выжить.
— Вот смотрите, вы сказали, что бывали в Нидерландах. И в других местах тоже.
— Да. Это было, может быть, интересно. Но не было необходимо. И чтобы человек только ради того, чтобы взглянуть на статую Свободы, или на что-нибудь ещё, оставлял углеродный след, влияющий на планету… Это было неправильно, без этого можно обойтись. А от того, без чего можно обойтись, необходимо было отказаться. Ради будущего. И ради того, чтобы те, кто не может себе позволить просто так улететь за полмира, не чувствовали, что чем-то обделены.
— И ради того, чтобы они не чувствовали себя обделёнными, нужно было отобрать такую возможность у тех, кто может? — удивился журналист.
— Конечно! — Уверенность в своей правоте сочеталась в этой старой женщине с детской непосредственностью. Хотя уважение она вызывала хотя бы тем, что убеждениям своей юности не изменила и по сей день. — А вы разве знаете другой способ? Просто раздать всем, — во-первых, не хватит денег, а во-вторых, это ещё сильнее повлияло бы на климат, и на всё остальное. На леса, на океаны…
— Но климат всё равно изменился, стало теплее. — Впрочем, сбить её с толку не удалось, а аргумент можно было предвидеть. Даже два.
— Конечно, было слишком поздно. И без нашей борьбы стало бы ещё хуже.
— Так что же именно вы сделали?
— Сначала убеждали людей. А потом… Когда у нас появились деньги… Мы решили: если невозможно изменить страны и города, где жил этот «золотой миллиард», нужно перевезти его на новое место. И не дать жить так, чтобы потреблять и потреблять. Мы стали покупать землю, и строить города… Покупать в таких местах, чтобы можно было обойтись без отопления, чтобы не было зимы. И строить здания таким образом, чтобы не нужен был кондиционер летом. Всё было продумано так, чтобы отходы использовались повторно, чтобы у человека не было в шкафу сотни вещей, которыми он не пользуется, — каждой вещью, которую произвели, взяв что-то у природы, должны пользоваться многие. По крайней мере, к этому надо стремиться. И человек должен занимать как можно меньше места, а значит — никаких больших домов для одного, никаких автомобилей… Всё было продумано, чтобы такого избежать. Чтобы это было просто ненужно. И, разумеется, никаких самолётов…
— Но как же удалось убедить людей бросить всё и переехать?
Гертруда улыбнулась, её лицо, даже положение рук, выдавали теперь безмятежность.
— Это самое интересное, правда? Нам помог, разумеется, компьютер. Искусственный интеллект, построенный, — кстати, он находится в этом городе, — нашими единомышленниками. Чем их можно было заманить? Кого-то — тёплым климатом. Все наши города размещались в тропиках или недалеко от них, как раз для того, чтобы обойтись без отопления. Но большинство — возможностью всю жизнь не работать. Люди ведь хотят просто получать деньги ни за что… Вот мы и предоставили им такую возможность. А потом… Те, кто оставались, где-нибудь в Берлине, Лондоне или Стокгольме, понимали, что … их, оставшихся, слишком мало, чтобы обеспечить нормальную жизнь. Даже если тяжело работать. Просто некому делать всё то, что для этого необходимо. И уж точно там не оставалось того комфорта, к которому они привыкли. И тогда … большинство из них следовало за нами, потому что у них просто не оставалось выбора. А те немногие, кто остались жить на руинах, потому что думали, что это свобода… Они уже не потребляли столько, не делали загрязнений в таких масштабах. Они были не опасны. Как и те, кто не относился к «золотому миллиарду», и у кого просто не было своей промышленности, не было такой техники, чтобы они стать проблемой. Мы, так называемые цивилизованные люди, были злом. Пришлось обезвредить это зло. И теперь мы здесь… Впрочем, разве нам здесь плохо? Никто не голодает, у всех есть крыша над головой. Кто желает, тот может работать, кто не хочет, может просто жить, и ни у кого нет причины завидовать или ненавидеть друг друга…