Чудаки
Шрифт:
Но меня после всего пережитого охватила такая обида на бычка и такая жалость к себе, что я не сдержался и заплакал.
Услышав плач, из хаты выбежала мама.
— Ты что? Ты чего? С ребятами подрался?
А я еще пуще, еще горше разревелся.
— Да кто же тебя?.. — допрашивала мама.
Не переставая всхлипывать, я с ненавистью покосился на бычка и рассказал, как он поглумился надо мной.
— Так, говоришь, колом его ударил? — переспросила мама.
— Угу, — кивнул я. — Он ведь упрямился, в холодок не хотел
Мама осуждающе покачала головой:
— Да зачем же было бить? Нарвал бы травки, поманил его, так он за тобой не то что в холодок, на край света пошел бы… Видишь, ракеты умеешь собирать, а до такой простой вещи не додумался…
Она сорвала пучок травы. И верно: бычок, как только заметил в руке мамы зелень, сразу подошел к ней.
Я, однако, не стал ждать, пока мама покажет мне, как бычок пойдет за ней «на край света». Вытер слезы и пошел собирать ракету…
Почти каждый вечер, после ужина, когда дедусь возвращался с колхозной пасеки, мы все смотрели телевизор. Если же не было интересной передачи, дедусь, бабуся, папа и мама садились в саду и заводили разные разговоры. Оксана играла с куклами или рисовала. Я читал книжки.
Но бывало, что я и Оксана тоже сидели вместе со взрослыми. Это если они рассказывали что-нибудь интересное.
Иногда дедусь и бабуся вспоминали войну.
Из всех рассказов мне больше всего запомнился рассказ дедуся, когда он во время войны с фашистами стоял
на посту
Уже все легли спать, как вдруг раздался стук в окно:
— Хозяйка!
Дедусева мама спросила:
— Кто там?
— Пустите солдат переночевать.
Она слезла с печи, пошла босиком отворять дверь.
В хату вошли несколько бойцов. Со двора по глиняному полу потянуло холодом. Мама быстро надела валенки.
От маленького электрического фонарика, которым присвечивал в хате старшина, по стенам и потолку забегал светлый кружочек. Ослепительный луч упал и на печь. Дедусь, тогда еще маленький десятилетний Антось, зажмурил глаза.
— Тише, дети спят! — сказал строго усатый старшина.
— Еще не спят, — успокоила мама. — Только что легли… Вот горе-то, как же вы будете спать? В хате холодно…
— Не беспокойтесь, солдата греет не кожух, а собственный горячий дух, — за всех ответил старшина, зажигая свечку. — Соломки или сенца немного бы — и красота!.. Не найдется ль охапки?
— Почему не найдется? В клуне…
Бойцы внесли солому, разостлали на полу и легли вповалку, подложив под головы походные мешки, укрывшись шинелями. И сразу заснули.
Спали братики и сестрички Антося. Что-то бормотала сквозь сон и мама. Антосю же не спалось.
Не спал и старшина. Он вышел из хаты, постоял, послушал, покурил и снова вернулся. Подсев к столу, развязал свою котомку, достал оттуда буханку, мешочек с сахаром, набрал в кружку
Антось, опершись локтями о подушку, внимательно смотрел, как старшина ужинал, и у него даже потекли слюнки.
Старшина не видел Антося — свечка еле освещала полкомнаты. Поев, он убрал хлеб, сахар в вещмешок, а оттуда вытащил какую-то занятную вещицу. В деревянном станочке две продолговатые стеклянные колбочки соединены между собой тоненькой трубкой. Одна колбочка пустая, другая наполнена каким-то желтым порошком. Как только старшина поставил вещичку на стол колбочкой с порошком кверху, порошок сразу же начал пересыпаться через трубку в пустую, нижнюю колбочку. Когда высыпался весь, старшина перевернул вещичку, и порошок опять посыпался.
Антося так заинтересовала эта странная штуковина, что он не удержался и спросил:
— Дядя, а что это у вас за игрушка?
— О, ты еще не спишь, малышка? — Старшина даже вздрогнул от неожиданности.
— Я не малышка. Я Антось.
— Ну, пусть будет Антось, — усмехнулся в усы старшина. — Ты меня, парень, извини. У вас на печи темно. А голос у тебя как у девочки.
— Ну и что, что как у девочки, — совсем не обиделся Антось. И уже по-взрослому добавил: — Переменится когда-нибудь.
— Конечно, переменится. Может быть, у тебя еще такой басище прорежется…
Антосю понравился приветливый старшина. Осторожно, чтобы не разбудить маму, сполз на животе с печи, подошел к столу.
Бойцы надышали, в хате стало тепло, даже на окнах начала оттаивать наладь.
— Значит, интересуешься, что это такое? — снова перевернул старшина ту вещицу пустой колбочкой вниз.
— Угу, — сказал Антось.
— Это, хлопче, не игрушка, а песочные часы! Видишь, песочек сыплется из одной колбочки в другую?
— Вижу.
— Вот как пересыплется, так и знай: прошло пять минут. Это я их в медсанбате у нашего доктора попросил. Скучновато на посту одному, сон одолевает, вот я и смотрю, как сыплется песочек. Все-таки какое-то занятие.
— Разве вы и сейчас на посту?
— Конечно, на посту.
— И спать не хочется?
— Как бы тебе сказать… Чтобы очень хотелось — так нет, немножко… Переход сегодня тяжелый был! Устали мы.
— А можно, чтобы кто-нибудь за вас постоял на посту?
— Почему же нельзя? Вот я покараулю, потом разбужу другого солдата, а сам лягу.
— Так вы ложитесь сейчас, а я посижу. Скажете, кого разбудить, того и разбужу.
— Не положено, хлопче, — улыбнулся старшина.
— Вы не бойтесь. Фашистов теперь у нас в селе нет. Выгнали.
— Знаю, что нет. Дисциплина солдатская такова: спать на посту нельзя, могут судить за это. А мне некогда под арестом сидеть. На фронт надо бы скорее. Где-то и у меня под оккупантами вот такой же, как ты, сынок…