Чудаки
Шрифт:
Нет, этого делать нельзя — сразу отбросила соблазнительную мысль. Мама не позволяет брать.
«И почему не разрешает? — удивлялась Оксана. — Неужели ей жалко? Вон сколько наварила всякого-всякого — надолго хватит!..»
Интересно, сколько всего банок на полках? Наверное, десять… Нет, не десять. Одних больших будет с десять. Может, сосчитать?
Конечно, надо пересчитать. Она еще ни разу банки не считала. Вспомнила обо мне и подумала, что, наверное, я тоже не знаю, сколько у нас варенья. Когда вернусь, то она и мне
Взяла стул, приставила к буфету, стала считать.
Хоть в школу она еще не ходила, но считать умела хорошо. Даже складывать и вычитать немного научилась.
— Одна, две, три… — перебирала руками банки.
Насчитала четырнадцать. Проверила — снова четырнадцать. Больших восемь, поменьше — шесть.
Потом она принялась снимать с банок пластмассовые крышки. Конечно же, не затем, чтобы поесть варенье. Не-ет! Просто ей надо же узнать, сколько какого мама наварила.
В крайней банке, ясно, было вишневое, сегодня утром мама брала из нее к чаю. А в этой какое? О-о, по виду и не отгадаешь: может, тоже вишневое, а может, сливовое? И то и другое одного цвета. Нужно проверить.
Она соскочила со стула, взяла ложку, снова взобралась на стул, вынула из банки большую черную сливу. Ох и вкусная, наверное!.. Но Оксана все равно есть не станет — нельзя, мама рассердится. Разве что языком лизнет — и все…
И в следующей банке было сливовое. Потом открыла банки с абрикосовым, клубничным, смородиновым. Чтобы не ошибиться, Оксана из каждой черпала по ложке — проверяла…
Когда проверила все банки, снова закрыла их крышками. Облизала ложку и положила в ящик буфета. Стул поставила на место.
Тут как раз и я вернулся. Вошел в кухню и бросил на Оксану пристальный взгляд. Она смутилась.
— Может, думаешь, я варенье брала, да? — спросила, прищурив глаза. — Так вот не брала. Я только считала банки и проверяла, какое в них варенье. Знаешь, сколько у нас?..
— Погоди, погоди! — прервал я ее. — А что это у тебя на лбу, на носу?
— Где, где? — Оксана провела рукой себе по лицу, а оно и впрямь все было в варенье.
Оксана очень удивилась, как у нее и на носу и на лбу оказалось варенье. Разве осталось с самого утра, когда пила с ним чай? Но ведь она два раза умывалась после того…
— Ладно, не оправдывайся, — сказал я. — Иди еще раз умойся!
Оксана ничего не ответила. С опущенной головой покорно побрела в ванную.
Когда умылась, она во всем призналась мне. Попросила только, чтобы я не рассказывал об этом ни маме, ни папе. Боялась, что мама будет бранить, а папа подтрунивать над ней.
Я пообещал молчать, но с условием: пусть она поклянется, что такого больше не случится. Оксана поклялась.
Историю с вареньем я, конечно, скрыл от мамы. Потому что, если быть справедливым, я тоже виноват: не послушался ее и оставил Оксану дома одну. Хотя рассказать, может, и следовало. Пусть бы мама знала, какая у нее любимица
Мама давно сказала это, а мне до сих пор обидно. А виноваты в этом
груши — две и одна
Однажды мы сидели с Оксаной на скамейке в сквере. Мимо нас по дорожке прошла старушка. В одной руке она несла корзинку с грушами, другой опиралась на суковатую палку.
Споткнулась старушка о камешек, лежавший на дороге, и чуть не упала. А корзинку не удержала, выпустила из рук, и груши рассыпались.
— Вот беда! — сокрушенно вздохнув, сказала старушка.
Отбросила палкой камешек и принялась подбирать груши. Но ей, старенькой, трудно было нагибаться. И видела она плохо: шарит, шарит вокруг, пока найдет какую-нибудь грушу.
Я подошел к старушке и стал показывать пальцем, где они лежат.
— Вот… вот… Да не там… вот тут… — сердился я, когда старушка шарила не там, куда показывал.
К нам подбежала Оксана. Но она не стала подсказывать, быстро-быстро подобрала груши в фартучек и высыпала в корзинку.
— Все? — спросила старушка.
— Все! — дружно ответили мы.
— Спасибо, детки, за помощь. — И она протянула нам груши.
— Это тебе, девочка, — старушка дала Оксане две огромные румяные груши. — А это тебе, мальчик…
В руках у меня очутилась одна большая груша.
Еще раз поблагодарила и пошла дальше.
Мы были рады. Сразу же побежали домой рассказать маме, как помогли старушке и какие красивые груши она подарила нам.
Мама тоже радовалась, что у нее такие воспитанные и вежливые дети.
— Молодцы, молодцы!
А потом она заметила, что у Оксаны две груши, а у меня одна.
— А ты уже съел вторую? — спросила мама.
— Нет, не ел, — ответил я. — Бабуся дала Оксане две, а мне только одну.
— Почему же? — не поняла мама.
— Не знаю… Может, потому, что Оксана девочка, или потому, что маленькая.
— Нет, здесь что-то не так, — не согласилась мама. — А ну-ка расскажите по порядку, как вы помогли старушке.
И мы рассказали.
— Ну, вот теперь понятно, почему она тебе, Рома, только одну грушу дала, — сказала мама. — А могла бы и вовсе не дать.
— Почему? — растерялся я.
— А ты сам хорошенько подумай, — ответила мама и давай опять расхваливать Оксану: она, мол, и воспитанная, и вежливая, и трудолюбивая. Оксана такая, Оксана этакая!..
Ну да хватит все про Оксану да про Оксану. Надо и о других рассказать. И прежде всего, пожалуй, о своем закадычном друге. Чтоб вы знали, какой он —
Игорь Клювик
Товарищей у меня много — в школе, в нашем дворе и в соседних. Но больше всего я дружу с Игорем.