Чудеса за третьей дверью
Шрифт:
Правда, пару раз к ним подходили заинтересовавшиеся «туарегом» полицейские, которым Дуфф на чистейшем французском языке объяснял, что его папаша был родом из Лорьяна, служил в Алжире, да там и остался, а вот он ещё в юности перебрался на историческую родину. При этом гоблин с гордостью демонстрировал свой «паспорт», который был, разумеется, только иллюзией, и на деле представлял собой обёртку от плитки шоколада, съеденного компанией во время поездки.
На Степана и Нику, следовавших чуть позади «Старого Али» и кота, никто не обращал внимания.
— Вам, похоже, не слишком интересно садоводство? — спросил
— Я городская жительница. Мама очень любила возиться с растениями, у нас всегда на подоконниках стояли цветы. А я — ребёнок асфальта.
— В Белграде, как мне помнится, полно зелени, — как бы между прочим заметил Степан. Девушка с интересом взглянула на него.
— Вы были в Белграде?
— Был. В прошлом году, в мае.
— По делам или просто?
— Просто, — он остановился, рассматривая ажурную арку садовых качелей.
— И как вам?
— Очень понравилось. Белград какой-то удивительно спокойный и уютный. Старые домики, улочки…
— …мусор, граффити на стенах, — с горькой иронией продолжила девушка.
— Мусор есть везде. А белградские граффити это совершенно особая вещь. Как по мне, они — неотъемлемая часть города. Особенно те, что украшают стены Савамалы. А чем вы занимались в Белграде, если не секрет?
Ника пожала плечами.
— Ничего секретного. После школы я поступила в художественное училище в Вышеграде. Планировала после него учиться в Университете искусств в Белграде. Но тут заболела мама, от планов на университет пришлось отказаться, нужно было искать работу. Потом инсульт. Мама очень любила Белград, и я решила, что пусть лучше… — она чуть шевельнула рукой, словно не могла подобрать слов.
— Ясно.
— В Вышеграде у мамы была хорошая работа. Мне не удалось найти такую же, а в Белграде с этим оказалось немного проще. Плюс бабушкина квартира вместо съёмной.
— Так вы художница?
— Дизайнер. Хотя курс училища включал все направления, это как база, после которой ты можешь работать или учиться дальше, оттачивать навыки. А почему вы спрашиваете?
— Хочу вам кое-что показать, когда приедем домой. Скажите, Ника, а вы могли бы сделать экспертизу картины? Подтвердить подлинность, автора?
Девушка рассмеялась.
— Нет. Для этого нужно быть экспертом, работающим с конкретным периодом, а ещё лучше — с конкретным автором. Иметь авторитет. Я могу дать общую оценку, но у меня нет имени в этой области, так что моя оценка — всего лишь субъективное мнение, не более.
— Хорошо. А найти эксперта или экспертов для такой работы?
Она кивнула.
— Да, это я могла бы. Я вполне представляю, где их искать и с чего начать.
— Прекрасно. Потому что я этого вообще не представляю.
Оба рассмеялись. Из бокового прохода появился «Старый Али», за которым шли сразу три консультанта, нагруженные несколькими ящиками с рассадой, и благоговейно внимающие рассуждениям гоблина.
— …вот это был сорт! Его вывели в тридцать восьмом, в Бресте. Эти «американцы» ему и в подмётки не годятся! Что за мания, везти из-за океана, если здесь, у нас, есть ничуть не хуже…
Процессия исчезла в другом боковом проходе. Замыкающим, вальяжной неспешной походкой, шествовал кот. Степан проводил их взглядом
— Итак, садоводство вы не любите. Чем же увлекается «ребёнок асфальта»?
* * *
Они пообедали по дороге в Сен-Бриё, в небольшом ресторанчике, где, по предложению Дуффа, заказали крабовый суп и рыбное рагу. Гоблин категорически настоял, чтобы к блюдам им подали сидр, и минут десять скрупулёзно расспрашивал официанта о состоянии погреба. Степан, не менее категорически заявивший, что не сядет за руль нетрезвым, вызвал у Дуффа ироничное, но всё же уважительное, фырканье. Впрочем, «Старый Али» не отказал себе в удовольствии скорбно качать головой, цокать языком и отпускать комментарии на тему того, как варварски, должно быть, сочетаются по вкусу морепродукты и лимонад.
— Месье Али, если мы не закроем эту тему, я сейчас закажу мороженое, и попрошу покрошить в него жареный бекон, — заявил Степан, вызвав смех Ники и шипение кота. Дуфф ещё разок печально покачал головой, но потом вернулся к своей обычной манере, и остаток обеда прошёл за обсуждением саженцев, которые планировалось заказать в последнем на маршруте торговом центре.
Серебристый «Рено», до отказа забитый новым инвентарём, семенами и рассадой, припарковался во дворе шато часа за полтора до заката. Уже на лесной дороге, на последнем километре пути, Степан успел пересказать Нике историю Мадлены Соваж, и вкратце описать найденные ими картины. Теперь вся компания, достав сокровища из гардеробной и расставив их по всей спальне, любовалась коллекцией. Время от времени то Степан, то кто-нибудь из фейри поглядывал на девушку в ожидании вердикта, а та медленно переходила от полотна к полотну, то и дело наклонялась поближе, всматривалась в детали, мазки кисти, подписи художницы.
— Это определённо написано одним человеком, и это работы зрелого мастера, не ученичество, — наконец сообщила Ника. — Тут видно отточенную технику, излюбленную палитру. Видно поставленную руку и чёткое понимание того, что Мадлена Соваж хотела перенести на холст, какого эффекта желала достичь. Знаете, стоимость работ — это всегда стоимость мастерства и имени. Не представляю, чего стоит имя Соваж, но её мастерство точно стоит очень дорого. Вы планировали их продать?
— Нет, — Степан равнодушно махнул рукой. — Я намеревался повесить их в отеле, сделать его изюминкой. Мне подумалось, что поклонники творчества Мадлены Соваж, да и просто те, кто любят такие истории и загадки, будут приезжать сюда уже просто ради одних только картин. Но кроме этого они — часть шато, его истории. Из людей только вы и я знаем, насколько глубоко эти полотна соприкоснулись с самим духом этой земли.
— Да, — тихонько сказал Ника, любуясь одной из картин.
На этом полотне художница изобразила то ли очень раннее утро, то ли поздний вечер. В лесном овраге среди густых теней двигалась какая-то неясная, но, похоже, высокая фигура, то ли сутулая, то ли сильно согнувшаяся. Разобрать, кто именно это был, не представлялось возможным, и ни Дуфф, ни Руй не могли с уверенностью сказать, кого именно написала Мадлена Соваж. Домовой с сожалением заметил, что подобного он в окрестностях никогда не встречал, а гоблин заявил, что силуэт слишком неопределённый, и что это может с равным успехом быть фейри, дух или просто причудливой формы пенёк.