Чудесный шар
Шрифт:
Разговор со знатнейшим вельможей начал нравиться Рукавицыну. Со свойственной ему хитростью он почувствовал, что зачем-то нужен Бутурлину, а значит, может получить от этого немалые выгоды.
– Мне стало ведомо, – продолжал сенатор, – что, сидя у вас в камере, узник, о коем мы говорим, сделал на досуге, – Бутурлин улыбнулся, а майор угодливо хихикнул, – весьма важную военную инвенцию…
– А как же вы узнали… – заикнулся было майор, но осекся, остановленный строгим взглядом Бутурлина.
– Как я узнал, дело
– А как же регламент, уставы? – всполошился майор.
– Умные люди, – вельможа многозначительно подчеркнул эти слова, – умные люди всегда найдут выход из самого затруднительного положения. И ежели вам предприятие Ракитина покажется странным и даже в тюремных стенах небывалым, вы сим не смущайтесь. Уразумели?
71
Преференция (лат.) – выигрыш, предпочтение.
– Так точно, ваше высок… дит… ство! – гаркнул комендант. Он-то считал себя умным человеком.
Бутурлин неожиданно вытащил из стола кошелек с золотом.
– А мундирчик-то у вас плоховат. Место ваше ненажиточное. Сшейте новый мундир и помните: кто мои приказания выполняет, тот от меня обижен не будет. Прощайте, господин полк… майор!
Рукавицын возвратился в крепость, когда уже стемнело. Шатаясь, как пьяный, он прошел через тюремный двор и ввалился в дом. Антонина Григорьевна смотрела своими выпуклыми, немигающими глазами, как муж вытащил полновесный кошелек и высыпал золото на стол.
– Вот, мать, видала поживу?! Каков майор Рукавицын? Сразу догадался, что этот Ракитин некая знатнеющая персона! Уж если сам Бутурлин так о нем печется и моего содействия ищет, то тут бо-ольшим производством пахнет! Ну и пусть узник делает свою инвенцию, какова бы она ни была, лишь бы крепость не вздумал взрывать, хе-хе-хе…
Покряхтев, майор скинул парадное одеяние и поплелся в столовую выпить и закусить.
Глава шестая
Ответ из Петербурга
Милованов пришел в дом Марковых в воскресенье утром. Яким встретил его у ворот и провел в кабинет. Глаза ефрейтора были красны, лицо опухло. Егор Константиныч посмотрел на него:
– Хорош! Все пропил?
– Так точно, ваше высокородие! – радостно отрапортовал мушкатер. – Погуляли вволюшку! А то когда еще так удастся?
– Вот тебе на опохмелье! – Марков протянул солдату рубль.
– Покорнейше благодарим! – взревел Милованов.
Подавая ему письмо и пачку книг, плотно упакованных в бумагу, Марков тихо сказал:
– Ты
– Так точно, ваше высокородие. Не беспокойтесь, все будет в аккурате. Для такого барина, господи!..
Ефрейтор спрятал письмо за обшлаг. Он собрался уходить, когда в дверь протиснулась Марья Семеновна с огромным узлом. Подтащив узел, старушка прошептала, задыхаясь:
– Митеньке…
Ефрейтор с изумлением посмотрел на тюк.
– Это что там у тебя? – спросил Егор Консгантиныч.
– Фуфаечка теплая. Два набрюшника гарусных. Полдюжины сорочек. Шарф теплый для зимы и еще один полегче. Чулок шерстяных дюжина. Перчаток три пары…
– Будет, будет! – перебил токарь. – С ума сошла, старая!
– Все своей работы, – с гордостью сказала старушка. – Да еще кой-чего настряпано: пряники сахарные, творожники, что Митя любит. Уж будь добр, голубчик, свези! – Марья Семеновна с мольбой уставилась в багровое лицо мушкатера.
Ефрейтор в недоумении почесал в затылке.
– Я бы всей душой рад, барыня, да ведь меня с этаким базаром в тюрьму не пропустят.
Старушка запечалилась и готова была запричитать над крушением своих надежд. Марков, тронутый горем жены, придумал:
– А ты вот что, друг Милованов! Уж ты для нас пострадай, сделай одолжение. Что можно, вздень на себя, а там как-нибудь передашь.
– Это можно, это мы с Алехой Горовым устроим, ваше высокородие. Алеха у камеры караул несет.
Старушка вышла, а солдат с помощью Егора Константиныча натянул фуфайку, обмотался шарфами, набрюшниками, на ноги надел две пары чулок. Но и после этого остался громоздкий сверток.
Фигура мушкатера потеряла статность, стала грузной, неуклюжей. Лицо Милованова покрылось крупными каплями пота.
– Тяжело? – участливо спросил Марков.
– Ничего… – прохрипел солдат. – Для таких господ… постараюсь, бог даст, вытерплю… Опять же на ветерке обдует…
Вошедшая Марья Семеновна разахалась:
– Как же это? Вон и чулки оставляешь И творожнички, Митины любимые… и ватрушечки! Для кого же я всю ночь стряпала? Возьми хоть себе на дорогу!
– Это дело! – одобрил Егор Константиныч.
Ефрейтор, забрав увесистый узелок с пирогами и кренделями, крикнул:
– Счастливо оставаться, ваши высокородия! – и хотел оставить кабинет.
Но Егор Константиныч сделал ему таинственный знак рукой, подошел вплотную и сунул мушкатеру в руку маленький тяжелый мешочек.
– Тоже для Мити. Передашь? – Старик испытующе посмотрел в глаза Милованову.
Ефрейтор густо побагровел.
– Ваше высокородие! Узника обидеть… Да это последний басурман постыдится…
– Ладно, верю. – Марков дал солдату еще один сверток с деньгами, намного полегче первого. – А это Алеше Горовому. Скажешь: дядя кланяется, обнимает, велит беречь себя…