Чудик

Ганаго Борис Александрович

— Как искать? — Бога проси. — На это годы могут уйти. А ласки сейчас

хочется. Кому это нужно — томить себя? — Тебе, мне, каждому. Иначе разменяешь себя, растратишь. Пошлет Господь тебе твою половинку, а у тебя в душе уже пустота. Теперь даже ученые изучают, как пагубно распутство. Они вывели закон, называется телегония. Заметили: собачка с прекрасной родословной побудет разок с бродячим псом — и чистота породы будет нарушена. Это в биологическом плане. До

духовных сфер ученые не добрались, но известно: свяжется невинная девушка с волокитой, переболевшим пагубными страстями, и тот всю свою духовную заразу передаст ей. Он заразит ее и пороками всех тех, с которыми

был когда-то близок и с которыми были близки их прежние любовники и любовницы. Возникает эпидемия, сеть, в которую завлекает нас сатана для погибели мира.

Вот как. А ты говоришь, зайдем на стаканчик чая. Тоже сети расставляешь? Лучше вспомним про Иосифа, как он удрал вовремя. И я от тебя сбегу, покойной ночи!

Серафим приветливо махнул рукой и быстро зашагал к дому. Рая долго стояла у калитки, смотря ему вслед.

Глава 19

Божий урок

Лёня заметил, что все ребята изменили отношение к нему. Иногда навещали как больного, что-нибудь приносили, но на разговоры не шли, торопясь уйти.

Когда началось падение его авторитета? Уж не с появления ли Серафима? Сначала над Чудиком насмехались, потом стали слушать с любопытством и даже с интересом. Серафим открыл им что-то новое, какой-то иной мир. И ребят влекло к нему.

“Я надеялся, — думал Лёня, — что все это временно: лагерь исчезнет, уедет Серафим, и пацаны вновь от скуки потянутся ко мне. А что теперь могу я им дать? Мать не хочет вернуть мне Комарихину книгу. Да еще Семен появился, пообещавший отдать дом для воскресной школы… И Николай… Н-да-а…

Я полез с кулаками на Серафима, а он обихаживает меня, как брата. Я пустил слух о Семене, а он мне костыли соорудил. И с лодкой скверно получилось. Все догадались, что подбросил ее Николаю я. А ведь мы с ним когда-то дружили. Явно что-то не то и не так…”

Размышления его прервал стук. Вошли Николай и Серафим. Они помогли Леониду в необходимом. Лёня был смущен.

— Не пойму: на фига вам возиться со мною?

Вместо ответа последовал вопрос Серафима:

— Знаешь ли, что сделал Господь на тайной вечери перед распятием? — Нет. — Он умыл ноги Своим ученикам. С кого же нам брать пример, как не с Бога?

Лёня секунду помолчал, а потом с вызовом обратился к Николаю:

— Неужели правда, что я слышал: ты после учебы собираешься вернуться в нашу дыру? Стоило ли кончать академию? Тебе что, не предлагали ничего лучшего? — Предлагали, Лёня, предлагали аспирантуру, несколько мест. — Так что же? — Меня сюда тянет. Не знаю, почему. Может, корни мои здесь. Как-никак, все предки тут жили. Теперь почивают на деревенском погосте.

Уже вечерело. В комнате наступил полумрак. Николай распахнул окошко. Птичьи трели донеслись до них.

— Да, конечно, многие куда-то удрали. А я люблю эти места. Они для меня родные, словно зовут меня. Возьми наш прежний яблоневый сад. Ты же знаешь, каким он был когда-то. Мы еще мальчишками его застали. Такую красоту редко где увидишь. Потом его забросили, он одичал, деревья на дрова попилили — жутко взглянуть. Будто смерть прогулялась со своей косой. Душа болит о нем.

Николай прошелся по скрипучим половицам и присел поближе к кровати.

— А чем наш край уступит другим? Только приглядись, какие красоты нам по наследству достались. А когда расцветет наш новый сад… — Вас послушать, и соловья не надо, — засмеялся Леонид. — Красивый дуэт у вас получается. — Зачем ты так, Лёня? — покачала головой Катя, входя в комнату и угощая всех чаем. — Ребята стараются, помогают тебе, а ты опять со своими насмешками. — Смотрите, какая заступница! Ну-ну… —

и, чтобы разрядить атмосферу, добавил. — Это я к тому, что Николай после академии мог бы выбрать себе что-нибудь более подходящее, чем нашу Богом забытую деревеньку. — Не Бог забыл о нас, а мы Его. А для меня что может быть более подходящим, как не возрождать родной край?! — возразил Николай и, прищурившись, добавил: — Мне кажется, что именно ты не хочешь, чтобы в нашу деревню вернулся Семен, не хочешь, чтобы тут бывал Серафим… Или я ошибаюсь? — С чего ты это взял? Живи тут, если хочешь. Да и Семен мне тоже пока ничего плохого не сделал.

—“Пока”! — засмеялся Николай. — Ты будто ждешь от людей какой-то пакости.

— Я не о вас, но не зря говорится: человек человеку волк. Каждый о себе только и думает. Что, не так?

— Не так, Лёня, не так, — нахмурился Николай. — Брось! Не видишь, что творится вокруг? Приглядись: зло торжествует. А ты что примолк, будущий попик? И ты не хочешь признать, что зла — море? — Да, — согласился Серафим. — Но, как говорил один старец: зла море, а добра — океан. Иной раз и беды даются для добра. — Даже? — ухмыльнулся Лёня. — А ты не задумывался, что все даруется нам как урок? Кстати, я давно хотел спросить, — поинтересовался Серафим, — как это с тобой произошло? — Ты о чем? — Да о ноге твоей. Что ты делал в тот момент, когда… — Не твое дело! — резко оборвал его Леонид. — Тоже мне, следователь нашелся. — Конечно, не мое. Я бы хотел, чтобы ты сам себе ответил: почему Бог тебе такое дал? — Хватит в душу лезть, — возмутился Леонид. — Хватит! — Мне его мать рассказывала, — начала Катя. — Он в тот момент… — Прекрати! — закричал Леонид. — Оставьте меня! Все! — Прости! — поклонился больному Серафим. — Не обижайся на нас, — присоединился

Николай. — Поправляйся!

Серафим и Николай вышли.

Катя подошла к кровати.

— Не сердись и на меня. Я думала, что будет лучше, если зло не таить в себе. Ты же раньше совсем другим был.

Катя погладила его руку и выскользнула из комнаты.

“Да. Да. Да. Чудик прав, — четко осознал Лёня. — Я поднял руку на Бога, и Он дал мне урок. Разве не так?”

Во дворе опять завыла собака.

Мать, поохивая, мыла пол. Лёня знал, что у нее давно болят и руки, и ноги. Теперь он увидел, как ей трудно разгибать поясницу. Но кто пол помоет, как не она?

“А если бы я не был в гипсе, помыл бы?” — заглянул он в себя и заботливо произнес:

— Мать, а, мать, присядь, отдохни.

Она, вопросительно глядя, присела на край кровати.

— Я забыл, кто там, на стене, висит? — Это дед твой, мой отец. Это братья мои,

сестры, их мужья, дети. Теперь детки уже

большие. — Дай-ка поближе глянуть.

Мать сняла фотографии и принесла Лёне. Тот долго рассматривал каждое лицо.

— Видишь, у всех какие большие семьи. И все дружно живут. Еще для моего деда семья была дороже всего. За нее, да и за каждого из нас, он и голову сложил под Брестом. Уже после войны ему орден дали. Героем, значит, погиб. В честь него и тебя Леонидом назвали. Он тихий был, скромный. Его все село любило. Всем помогал, безотказный такой.

Ты на него похож и лицом, и фигурой. Только походка у тебя другая. В детстве, да и в юности, и характером на него походил, пока к Комарихе не стал наведываться. Тогда тебя словно подменили. Что дальше с тобой будет? Ох, Господи!..

— Хватит причитать. Вот поправлюсь, сам в избе пол мыть буду. — Да неужто? — Тебе же, я вижу, тяжко уж.

И вдруг, взяв гитару, он задумчиво запел:

Ты жива еще, моя старушка?

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой