Чудно узорочье твое
Шрифт:
— Да я управилась, будем выходить? — окликнула она Данилу, уже привычно забегая перед ним и заглядывая в лицо. — Идем? — перебрала пальчиками для верности.
Он коротко махнул и подался к двери.
Нынче Данила был одет в чистую рубаху, подпоясан добрым кушаком, а вместо поршней на ногах красовались сапоги, не хуже, чем у дружинного Кирши.
Они с Зорькой пошли рядком, только она на полшага позади, хозяину следует выступать первому, уж тому ее дома обучили. Последней семенила Осьма, накрывшаяся поверх беленого повоя цветастым убрусом.
Зорька красовалась
Вредные мальчишки, перекрыв немому каменщику дорогу, стали кривляться и мычать, изображая его немощь.
— А ну, вон пошли, я вам задам! — орлицей кинулась на них Зорька.
Те отбежали на безопасное расстояние, но не унялись.
— Вот хворостину-то достану, сидеть седмицу не сможете! — погрозила защитница, но Данила перехватил ее руку и показал, мол, оставь, чего с них, неразумных, взять. Он был спокоен и на потешников не обращал внимание.
— Оставь, — махнула и Осьма, — без толку. Вот ежели б хоть раз поймал да оттаскал за уши, тогда был бы толк, а так.
— А чего ж их родители им не объяснят, что так-то не следует творить? — оскорбилась Зорька, будто это ее осмеяли.
— Недосуг родителям. Пошли, пошли, чего всполошилась? Будешь так обо всем переживать, сердца не хватит, — потянула Осьма хозяйку за рукав. — На вот яичко, пойди тому убогому на паперти подай.
Зорька взяла яйцо и пошла к сидевшему полуголому старцу, тот мотал плешивой головой, всех крестил и бормотал: «Покойтесь с миром, рабы Божии. Господь вас примет в райский чертог». Зорька бочком придвинулась и быстро положила ему яйцо на колени. Юродивый улыбнулся ей щербатым ртом и кивнул «благодарствую».
— Разве можно такое живым сказывать? — бросила она ему с упреком.
— Так разве правду можно скрыть, — пожал плечами юродивый. — Венчаться, простая душа, приходи. Я тя с любым повенчаю.
— Попы венчают, тебя и в церковь-то в таком срамном виде не пустят, — фыркнула Зорька.
— Бог впустит.
— Пойдем, чего ты тут застряла, — снова потянула Осьма хозяйку, — подала да дальше ступай.
— Чего он такое бормочет? Нешто можно так сказывать? — зашептала Зорька Осьме. — Живых покойниками называть, недобро это.
— Блажной, чего с него взять, — отмахнулась челядинка.
Они вошли под своды просторной деревянной церкви. Началась служба. Зорька видела впереди светлую макушку Данилы. Он стоял с другими артельными. Здесь же был и Бакун, а Зорька думала, что он бесерменин.
Служба была богаче, и пели краше чем в родном дому, свечей никто не жалел. Зорька всегда знала
В потоке выходящих Зорька сначала потеряла своих, даже Осьма, стоявшая у плеча, куда-то запропастилась. Люди быстро расходились, напоследок осеняя себя распятием и кланяясь надвратной иконе. Зорька чуть отошла, чтобы не мешаться, и завертела головой.
— Не меня ли ищешь? — рядом как из-под земли вырос Кирша.
— Не тебя, — буркнула Зорька.
— А мне уж показалось.
Тут в толпе мелькнул Данила, тоже озираясь. Зорька ему замахала, он увидел и пошел к ней.
— Приручаешь? — усмехнулся Кирша.
Зорька ничего не ответила. Она сама поспешила к Даниле, и они вместе зашагали по краю площади, огибая шумный торг.
— Хорошо пели, — ляпнула, не подумав, она и тут же прикусила язык.
Данила и сейчас ничего не расслышал, а пение и вовсе слышать не мог. А видел ли с ней этого приставучего «ярыжника»? Да ему должно все равно, вон идет себе и идет, и бровью не ведет.
— Зоряна, на торг пойдешь с нами? — подлетели к ним Белена с Липкой. — Эй, Немко, Зорьку с нами отпустишь?! — начали они махать перед носом Данилы руками — указывая то на Зорьку, то на торговые ряды.
— Ну, я не знаю. Дома еще обед не готовлен, — растерялась Зорька.
И на воскресный торг поглазеть хотелось, как в большом граде народ торгует, но и показывать себя вертихвосткой пустой пред Данилой тоже не надо бы.
— Да, может, после, в другой раз, — начала она мямлить. — Недосуг мне нынче.
— Жаль. Ну так мы тогда побежали, еще увидимся, — и подружки повернули к торгу.
Зорька с сожалением посмотрела им вослед.
— А-а, — Данила положил ей в руку уже знакомый кошель.
Выходит, серебро все же отобрали у дядьки Крыжа и вернули хозяину.
— Да мне столько-то не надобно, — засмущалась одариваемая, — больно много.
Данила только указал на торг, мол, иди уже, дозволяю. Зорька в ответ подарила ему поклон и благодарную улыбку и побежала догонять подруг.
А торг шумел. Зазывалы на все лады тянули к своим лабазам. Глаз разбегался. Это в обычные дни, как узнала Зорька от Осьмы, молоко, птицу да жито покупали у смердов из соседних вервей. Те приходили к градским воротам и раскладывали свой нехитрый товар прямо на траве. А в воскресный торг гости прибывали из дальних сторон, диковины разные на показ выставляли — ходи да рот разевай. Тут тебе и рухлядь мягкая — лисицы, белки, куницы, даже соболя — и паволока заморская, такая тонкая, что и в кольцо лоскут протянуть можно, а уж обручьев, колтов, бус и не перечесть, все отрада для девичьих глаз.