Чудны дела твои, Господи!
Шрифт:
– Я не верю.
Саша все-таки пожал плечами.
До вечера Андрей Ильич «работал с документами». Отложив личные дела на потом, он пересматривал папки, оставшиеся ему в наследство от Анны Львовны, и пересмотрел, должно быть, десятую часть. Ничего особенного или интересного в этих папках не было, да он и сам не знал хорошенько, что значит «особенное» или «интересное». Была неторопливая, бедная, трудная жизнь большого российского музея в глубинке. Ничего не хватало: в первую очередь, конечно, денег, кадров, внимания начальства, заинтересованности государства в таких мелочах,
Часов в пять, когда за окнами зафырчал последний отъезжающий автобус, явилась прекрасная Нина. Боголюбов поднял голову, почувствовав, что на него кто-то смотрит, и обнаружил ее в дверях своего кабинета.
– Вы давно стоите? – осведомился он, после того как они некоторое время молча сверлили друг друга глазами.
– Не очень.
– Проходите.
Она зашла и тихонько присела на краешек стула – того самого, на котором сидел Боголюбов, когда получил удар по голове. Она была смирная, смотрела в пол, руки сложила на коленях.
– Как ваше здоровье?
– Спасибо, хорошо, – ответила Нина, не поднимая глаз.
– Идете на поправку?
– Вы… вы только поймите меня правильно… Я на самом деле…
Боголюбов бросил ручку и искоса глянул на Мотю – просто чтобы не смотреть на Нину.
– Я не хотела вам хамить, – выговорила она с большим трудом. – Правда, не хотела!.. Но… просто так получилось!.. Я думала, все будет по-другому, и растерялась… Я… думала, что Анна Львовна будет жить вечно, понимаете? И никогда ничего не изменится! А когда она умерла…
Крупная слеза капнула на стол, Нина торопливо смахнула ее ладонью. Боголюбов вздохнул.
– Я хотела попросить у вас прощения, Андрей Ильич.
– Я вас извиняю, Нина… как вас по батюшке?
– Лучше просто Нина.
Он кивнул.
– Возвращайтесь к работе, – сказал он и вооружился ручкой. – И все наладится.
– Вы думаете?
– Я почти уверен.
Но она все не уходила.
– Можно мне пригласить вас… на ужин? Или хотя бы на чай?.. Нет, вы не подумайте, что я… Просто мне неудобно, что я так ужасно себя вела…
– Спасибо, – поблагодарил Боголюбов, рассматривая ее, – при случае с удовольствием.
Нина встала, посмотрела на него, как будто хотела еще что-то сказать, раздумала и вышла, почти выбежала из кабинета.
– Вот это номер, – задумчиво сообщил Боголюбов Моте. – Какие перемены!.. Хотелось бы мне знать, чем они вызваны.
Он выбрался из-за стола, задраил все окна – помыть бы их не мешало! – взял собаку на поводок и замкнул дверь на ключ.
У ворот своего дома он вдруг как будто вспомнил о Юльке с Лерой и их непреодолимых жизненных сложностях, которые начинались как раз за забором – на участке играла музыка, машина за хлипким штакетником стояла нараспашку, в глубине сада мелькало что-то неестественно яркое. Андрей Ильич потоптался у калитки, а потом все же зашел: куда деваться-то?..
С
– У тебя такое лицо, – сказали из-за яблонь негромко, – как будто ты уксусу выпил.
– Да ну? – удивился Боголюбов. – Быть не может.
Дощатый стол был накрыт веселой скатертью, ветер слегка шевелил ее, как будто гладил. «Медведь на воеводстве» в центре сиял под вечерним солнцем, вокруг толпились чистые чашки и тарелки. Самовар отставлен на пенек, садовые кресла застелены пледами.
Андрей Ильич стиснул зубы.
Его бывшая жена везде и всегда умела устраиваться с наибольшим комфортом для себя!
– Я хочу извиниться, Андрей. Прости меня, пожалуйста.
– Как?! – вскричал Боголюбов. – И ты тоже?!
Лера вышла из-за яблонь.
– Я не знаю, кто еще «тоже», но я-то должна. Приехать к тебе – моя идея, и не самая… умная, наверное.
– Вот это точно.
– Я уеду завтра.
Боголюбов кивнул. Ему хотелось спросить, почему не сегодня.
Лера оглянулась на крылечко, помедлила и подошла поближе.
– Ты только Юльку не отпускай в Москву, – сказала она почти умоляюще, понизив голос. – Хорошо? Ей туда нельзя.
– Жил-был у бабушки серенький козлик, – пропел Андрей Ильич, – жил-был у бабушки серый козел!.. Вот как, вот как, серый козел!
– То есть ты ничего не хочешь слушать?
Он помотал головой.
– Понятно.
Она отвернулась, а он быстро и воровато посмотрел на нее, как будто украл. Сегодня она была причесана попроще – видимо, сказалась ночь на бывшем директорском диване, – короткие белые вихры торчат совсем по-девичьи, в наивных розовых ушах сверкают бриллиантовые капли, его подарок к прошлому дню рождения. Личико умытое, нераскрашенное и от этого свежее, юное. Когда-то ему нравилось, что его жена такая… разная. В официальных костюмах – строгая, холодная и взрослая, а в джинсах и маечке – совершеннейшая девчонка.
– У тебя хорошая собака.
Он отвел глаза, нагнулся и отцепил Мотю с поводка.
– Ты освоился на новом месте?
Он пожал плечами.
– Ужинать будешь?
Он пошел по дорожке к дому, остановился и сказал издалека, очень серьезно:
– Лер, постарайся со мной не разговаривать. Цивилизованный развод двух цивилизованных людей – это история не про меня, я тебе уже говорил когда-то. Я дикий человек. Самодур. Ты завтра уедешь, да? А до завтра перетерпи как-нибудь, не изображай интерес и заботу, воздержись. Хорошо?..
И поднялся на крыльцо.
Все окна в доме были распахнуты настежь, играло радио – «московское время восемнадцать часов две, нет, уже три минуты, у нас в эфире танцевальная музыка в стиле ретро!» – крашеные полы отмыты до блеска.
– Всегда быть рядом не могут люди, – громко распевала Юлька, подпевая приемнику, – всегда быть вместе не могут люди, нельзя любви, земной любви пылать без конца!..
Злыми шагами Боголюбов вошел в кабинет. Его сестра сидела на подоконнике, свесившись на улицу, и терла стекло скомканной газетой.