Чудны дела твои, Господи!
Шрифт:
Помолчали.
– Может, на самом деле им помощь нужна? – наконец предположил Саша. – Не зря же они столько километров проехали. Может, имеет смысл поговорить?
– Я разберусь, Саш.
– Мне бы кастрюли забрать.
Крадучись, один за другим, они вошли в дом, где было тихо, ни звука, и пробрались на кухню. Вся посуда была перемыта, отчищенные кастрюли стояли на плите.
Саша улыбнулся. Ему понравились отчищенные кастрюли, и вдруг стало интересно как-то по-новому, всерьез.
Он решил, что завтра непременно выведает у Боголюбова,
Наутро после бессонной ночи, давшейся трудно, Андрей Ильич струсил окончательно и ушел из дому еще до девяти, чтобы не встретиться с родственницами, бывшей и настоящей. Он решил, что в крайнем случае посидит до открытия на лавочке перед музеем, и наплевать, кто и что подумает!..
Он кругом обошел собор с колокольней – собор был подновленный, недавно отремонтированный, а колокольня запущенная, облупившаяся, видно, руки еще не дошли. Над речным обрывом школьники рисовали утро, учитель переходил от одного мольберта к другому и показывал, как надо рисовать. По Красной площади расхаживали ленивые и толстые голуби. Андрей Ильич их пугнул: он не любил голубей.
– Что это ты шикаешь?! – недовольно спросили из-за спины, и он оглянулся. Грузная седая бабка с холщовой сумкой погрозила ему палкой. – Лучше бы хлебца птичкам покрошил! Ты чей такой?
– Я из музея, – ответил Андрей Ильич.
– Из музея, а шикает!..
Она утвердила свою палку, оперлась на нее локтем и достала из сумки полбатона. Со всей площади к ней ринулись голуби, из кустов порхнули стремительные воробьи, в одну минуту на тихой дремотной площади возник птичий базар и драка.
На углу Земляного Вала Андрей Ильич обнаружил, что идет не один. За ним в некотором отдалении следует сторожевая собака Мотя, за которой он как следует поухаживал: обработал ссадины и раны антисептиком, почесал за ухом, потрепал по шее и велел сидеть дома и караулить.
– Зачем ты за мной идешь? – спросил Андрей Ильич, обрадовавшись компании. – Ты что должна делать? Ты должна дом стеречь!..
Мотя приблизилась, посмотрела умильно и немного помела хвостом.
– Пойдем тогда ошейник покупать!
Некоторое время они посидели на траве возле зоомагазина, дождались глазастую девчонку, которая издалека закричала:
– Открываю, открываю!..
Она погремела ключами, распахнула дверь, подперла ее кирпичом и вбежала внутрь. Следом за ней они вошли в тесное помещение, заставленное пакетами и банками и увешанное клетками с кенарями. Андрей Ильич полюбовался на кенарей.
– Птичку хотите купить? – спросила девчонка, появляясь за прилавком.
– Ошейник, вот для этой собаки.
Он долго и с чувством выбирал ошейник. Мотя дальше порога не шла, следила за ним внимательным и настороженным взглядом, не понимала, что это он задумал, да и пахло в крохотном помещении тревожно и странно. Боголюбов снимал с крючков ошейники, подходил и прикладывал к Моте. Девчонка ему помогала и веселилась, а Мотя косилась.
Красный ошейник Боголюбов
– Вы из первого дома, да? Вчера Саша прибегал, сказал, что вы собаку моете!
– Мы из первого, да.
– Тогда зачем вам поводок? Она непривычная. У нас собак на поводках не водят.
– Ничего, привыкнет, – сказал Андрей Ильич, который понятия не имел, куда и зачем станет водить Мотю на поводке. – Так положено.
Дальше они пошли тем же порядком. Боголюбов с поводком в руке впереди, а чуть позади Мотя в голубом ошейнике.
В «Калачной № 3» они купили серого хлеба и бутылку кефира на завтрак, а в хозяйственном спросили, когда завезут гамаки.
– Затрудняюсь сказать, – ответил сухонький старичок в синем рабфаковском халате. – Давненько ничего такого не было. Вот, к примеру, есть в наличии качели детские. Не желаете?
Боголюбов покачал головой.
– Тогда имеет смысл на строительный рынок заглянуть. Который рядом со станцией. Там такого товару навалом, а к нам не возят.
На скамейке возле музея Боголюбов открыл кефир, глотнул, поморщился, – как только он откинул голову, сразу стало больно, – отломил горбушку и стал жевать.
– Хочешь?..
Мотя из деликатности взяла кусочек. Она никогда не ела так вкусно, как вчера, и воспоминания о жареном мясе были еще свежи и волновали. Кроме того, давно забытое чувство чистоты и сытости, всеобъемлющей, окончательной чистоты и сытости, настраивало на благородный и возвышенный лад. Она чувствовала себя не пропащей и нищей, а благородной собакой при хозяине и изо всех сил старалась ему угодить, чтобы он в ней не разочаровался.
– Зачем Юлька ее притащила? – спросил Андрей Ильич у Моти и прищурился на солнце. – Хотя это, конечно, большой вопрос, кто кого притащил.
Мотя прилегла и наставила уши – дала понять, что она слушает, а вовсе не дремлет.
– И главное, как всегда, вовремя! – продолжал Боголюбов. – Я никак не пойму, что здесь творится, а мне нужно это понять, вот в чем штука. И по голове я получил… знатно. Кому я так мешаю, а? Зачем Анна Львовна бумагу настрочила? И главное, глупая же бумага, бессмысленная! И зачем мне ее показали? Вот для чего?
Он глотнул кефиру и потряс бутылку, проверяя, сколько там осталось.
– Не хватало мне только Юльки с Лерой, понимаешь? И Саша! – Тут Боголюбов засмеялся, нагнулся и почесал Мотю за ухом. – Конспиратор! Просто король камуфляжа!.. Ну, с ним-то я разберусь как-нибудь. Картину вверх ногами повесил!..
К тротуару причалил двухэтажный автобус. Андрей Ильич вздохнул и допил кефир.
День начинается. Вот и туристы приехали. Площадь моментально заполнилась народом, вываливающимся из плавно отъехавших дверей, откуда-то взялись бабульки, раскинувшие туристические столики и в два счета разложившие товар: деревянные расчески, губные гармошки, глиняные тарелки и керамические магниты на холодильник. Андрей Ильич наблюдал за суетой.