Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
— Так, — сказал Нилс, — так, так, розовенький ты мой бутончик. Ждал я тебя и дождался. Вроде пора нам и познакомиться.
— Вы муж Бригиты?
— Он самый. А ты полюбовничек.
— Зачем вы употребляете такие вульгарные выражения?
— Э? Вульгарные выражения?.. Что же мы, однако, на дворе торчим? Может, пригласишь меня зайти, раз уж ты под этой крышей угнездился?
— Это, смотря как… Вы же хозяин этого дома!
— Хозяин, говоришь? Коли так, пошли в гараж… Так… давай заходи!
— Да… То есть… Отпустите, пожалуйста, мой воротник! Поговорим, как люди, если…
— Люди? Тут людей нет. Ты не человек. И я тоже. Для тебя я не человек! Давай, давай, не рыпайся!
Нилс втолкнул в гараж багрового от унижения и недоброго предчувствия Витолда. Пошел к верстаку. Молча налил два полных стакана водки, посмотрел на Витолда — и чуть не присвистнул: «Да он же трус! Трус, каких свет не видел! От страха глаза на лоб повылезли…»
— Эй! — загремел Нилс. — Чего это у тебя щеки разгорелись, я ж тебя еще по ним не отхлестал?
Витолд пожал плечами, глянул на дверь.
— На дверь не косись! — приказал Нилс. — Держи стакан! Пей! За знакомство.
Нилс залпом выпил и смотрел, как Витолд поднял стакан, захлебываясь глотнул несколько раз, сморщился и хотел поставить стакан обратно.
— Не кривляйся! — заорал Нилс. — Пей до дна! Закусить тоже дам. Ты, по–моему, сладенькое любишь… — Нилс придвинул к нему кулек с монпансье. — Ешь! Чего давишься?
Витолд закашлялся, насилу допив водку. Взял конфетку из кулька, пробормотал:
— Сп–пасибо.
— Давай закусывай, не стесняйся.
Нилс стоял перед дверью и уплетал хлеб с колбасой. Витолд у верстака хрустел леденцами.
«Слушается… Раскис — стоило только тронуть! Ну, не представлял я, что он уж такая сопля, — удивлялся Нилс. — А ну–ка я его…»
Подступив на шаг, Нилс спросил:
— А тебе нечего мне сказать?
— Я, конечно… когда придет Бригита… хотел бы… поговорить…
— Нет! Двум мужчинам с одной бабой говорить не о чем. И откуда ты знаешь, что она еще не пришла?
— Почему же она… Почему же вы…
— Ты мне не выкай! Если спишь с моей женой, должен мне тоже говорить ты! Ты же у меня теперь… вроде, вторая смена либо напарник…
— Что вы… ты… сделали?
— С женой–то? А что с потаскухами делать, как по–твоему? («Ну, теперь–то он, наконец, кинется на меня, не даст же он мне обзывать Бригиту такими–то словами!»)
Витолд молчал, без того багровые щеки стали почти фиолетовыми, глаза бегали, красные пятна выступили даже на подбородке и шее.
Нилс прищурился. Злость и отвращение росли, начинали душить его: «Не тут–то было! Этот не кинется, защищать Бригиту не будет. Неужели бывают такие на свете?!» И он продолжал:
— Если не знаешь, могу тебя просветить: потаскух бьют. Смертным боем.
— Как вы можете! Это варварство… Дикость…
— Как я могу? Дикость? Да ну? А ты как мог? Ты?
— Я понимаю, вы нас наказываете, но…
— Зубы не заговаривай! Говори прямо!
— Разве мы виноваты, что любим друг друга?
— Да ну? Первый раз слышу. Она мне об этом и не заикалась.
— Может быть, она вас боится… Но мы же с ней договорились, что она возьмет развод… Потому что мы не можем…
— Гляди–ка! Получается, что я в собственном доме — лишний? Вы договорились? А ты не считаешь ли, что об этом надо было договариваться и со мной? В первую очередь?
— Мы…
— Я не знаю, что — вы. Зато весь город знает, что в мой дом, к моей жене забрался вор. Я это узнал последним. Случайно.
— Мы не виноваты, что не можем жить друг без друга.
— Снова–здорово! Значит, ты любишь Бригиту?
— Да.
— Так! А она — моя жена. Ты, значит, задумал ее у меня отнять. Так я тебя понял?
— Я… Да разве… Она сама… не хочет оставаться… с вами…
— Этого она мне не говорила. Ну, так вот: добром я тебе Бригиту не отдам. Будешь ты драться за нее?
— То есть как… что вы имеете в виду?
— Будешь ты биться со мной за нее? Как — биться? Очень просто: не на жизнь, а на смерть. Дошло?
— Я все–таки вас не понимаю… У нас двадцатый век.
Нилс не сводил глаз с Витолда. Он попал в точку: красавчик весь съежился, когда Нилс упомянул о смерти. Красавчик в отчаянии поглядывал на дверь. Красавчика знобит. Тем хуже для него!
— Двадцатый век! Да ну! У меня в доме такой век, какой мне нравится.
— Но такие вопросы… в наши дни разрешает суд.
— Суд? А на фига? Скажешь, Бригита подавала на развод?
— Еще нет, потому что мы…
— Ну так чего же трепаться про суд! Я здесь — суд. Один из нас тут лишний. Будешь биться?
— Это как?
— Я же сказал. Не доходит? Придется тебя просветить. Отойди! — Нилс отпихнул ногой одну из досок, прикрывавших яму. — Гляди–ка сюда! Видел? Яма.
Витолд весь одеревенел, глядя то на щель между досок, то на Нилса.
— Вы сошли с ума! — пробормотал он.
Нилс прищурился.
— Ты думаешь? Сейчас увидишь, до чего разумно я рассуждаю. Мы будем биться. Тот, кто останется жив, спихнет того, кто будет ухлопан, в эту яму. И замурует ее. Я уже давно собирался это сделать. Замуровать, то есть. Вон, в углу, лежат кирпичи, щебень, мешки с цементом, Кувырк! Кто дал дуба, того — в яму. Сначала засыпать песочком, утоптать. А после замуровать могилку и сравнять с полом. Цементом залить. Тихо–мирно. И все. Через день–два никто не догадается, что тут была яма. Дошло?