Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)
Шрифт:
— С Рождеством тебя! — крикнул я Сане, дошел до метро и посредством эскалатора низвергся в ад.
Проснулся в панике и поту. Первым делом, еще не открывая глаз (всегда так делаю, когда не отвечаю за вчерашнее), похлопал ладонью по тумбочке, и ладонь похолодела и замерла… Нету! Нету мобилы на правильном месте! И боюсь, что уже нигде… в пределах моего посягательства… некоторую неточность стиля в такую минуту, мне кажется, можно простить. А вдруг в курточке? Надежда встрепенулась… и умерла. Помню, как я курточку одевал в рукава в метро, выбросив упаковку… и курточка была… точно без мобильника.
Так и сидел, свесив ноги… Некуда спешить. В мобильнике вся жизнь была — как у Кощея Бессмертного в игле. Не Бессмертный теперь! Жизнь закончилась. Все осталось… в ушедшем году. Мобильник, в общем-то, жалко… как и всю мою ушедшую с ним жизнь. Но, видимо, время наше пришло! Я сник.
— Так-так.
Пересел за стол. Мобильник, конечно, был уже частью тела, но… не последней же. Все остальное при мне! Со скрипом раскрыл ноутбук. Я, помнится, кому-то обещал рождественский рассказ? Вчера не сложился. Но ведь сегодня наступило! Мало ли чего в жизни было со мной… и все пригождалось. Была сама жизнь. Особенно до того, как наступило это засилье мобильников. И автомобилей. Но должно же еще что-то происходить!
В окошко глянул… И застонал. Еще вчера вот тут, под окном, занимая парковочное место, стояла снежная баба с носом-морковкой. И я, помню, обрадовался: есть еще в людях душа! Парковочным местом пожертвовали!.. Нет в людях души. Бабы нет. В лучшем случае — на помойке. Без головы… И снова стоит на парковочном месте железный конь, накрытый чехлом!
— Работать! Работать! — Я стучал кулаком. Вино в бокале морщилось. Вспомним прошлое Рождество.
Она шла типичной походкой манекенщицы, бодая бедрами воздух: глаз не отвести!
О! Тормознули вместе с ней: вагон третий! Вот это да!
— Девятнадцатое, — буркнул проводник, разглядев ее билетик и даже не взглянув на нее. Схватившись одной рукой за поручень, она гибко втянулась внутрь и — тут не было никаких сомнений — обернулась и улыбнулась! Сунув свой билет проводнику, я устремился за ней… Забыл, что буркнул этот толстяк, запихивая мой билет в кармашек своей сумы. Двадцать первое? В одном с ней купе? Не может быть! Я поравнялся с дверью, возле которой темнели в рамке цифры 19–22, затаив дыхание, заглянул в щель. Изогнувшись, разметав длинные волосы по плечам, она устанавливала свой крохотный рюкзачок на верхнюю полку, а на нижней, обалдело уставясь куда-то в район впалого ее живота, на двадцать первом месте сидел лысый лопоухий интеллигент, безвольно что-то лопоча вроде «…пожалуйста… разумеется…». Господи! Как же мне не везет! Лопоухому — счастье. Будет лопотать вместо того, чтобы сразу, энергично «под микитки»! Иди… твой номер тридцать первый. Ну — ясное дело! — последняя дверь возле туалета. Дверь с глухим визгом отъехала… О, вот это твой вариант!
Худой, как палка, военный в чине капитана, лишь злобно глянувший в ответ на мое вежливое приветствие, прильнувшая к нему сдобная жена с гладкой прической, грустно кивнувшая мне в ответ. Весь проход занят
— Извините, это ваш чемодан?
Взгляд капитана был яростно устремлен куда-то вдаль — слов моих он явно не слышал. Жена кивнула наверх.
— А вам что, мешает? — свесился злобный старичок.
Я криво уселся. С трудом задвинул дверь, глядел в тусклое зеркало, идиотски подмигивая сам себе. Ничего! Стянул с верхней полки скатанный матрац, шерстяное одеяло, стреляющее в полутьме зарницами. Расстелил… Ничего! Как говорила моя бабушка: Христос терпел и нам велел! Ничего. Будет другая манекенщица… в другой жизни… Ничего!
Я потянулся к ночнику.
— Не включать! — вдруг рявкнул военный.
Словно от тока, я отдернул руку.
— Извините, — испуганно глядя на мужа, пробормотала жена.
Ну и соседушки! Пружины между вагонами заскрипели, рябые прямоугольники света, вытягиваясь, поползли по купе. Поехали. Я крутился так и сяк, пытаясь пристроить ноги… ложиться вроде пока что невежливо, раз напротив не спят. Буду тащить свой крест.
— Извините, — несколько осмелев, но все же поглядывая на мужа, заговорила женщина, — но, понимаете, такая ситуация… Десять лет с Виктором на Севере… от лейтенанта до капитана. Теперь — академию закончили. Думали — хоть теперь в город! Опять в тундру! Простите его…
— Ну конечно, — пролепетал я.
Перед очами моими вдруг свесились ноги в слегка спущенных носках, задергались, заелозили — старичок с верхней полки торопливо подтягивал порты, явно спеша спуститься, принять участие в душевном разговоре — как же без него?
— А я вот пять лет безвинно отсидел! — проговорил он, оказываясь рядом.
— Интересно! — проговорил я. И сразу вспотел… Что значит — «интересно»? Не то, наверное, слово?
— Да уж интереснее некуда! — уцепился старичок. Он вытащил из шаровар платок, долго утирал губы, готовясь к рассказу.
Ну что же… я приготовился слушать… нести свой крест. Но хоть бы дали его спокойно нести! Дверь со скрипом отъехала, и явился проводник. Ни здрасте, ни извините! Он молча уселся, потеснив женщину. Все молчали. Он считал, что пояснения излишни, что все и так должны знать, зачем он пришел. Женщина, засуетившись, вытащила деньги… Ах да — за белье!
— Сколько уже теперь-то? Десять? Ох, мать ети! — бормотал старичок.
Я молча протянул деньги… Новая заморочка: проводник почему-то их не брал, даже не поднял руки… В карман ему, что ли, надо засовывать?
— Билет, — безжизненно произнес он.
— Но я же вам отдал его!
— Ты на каком месте сидишь?
— На… тридцать первом, — на всякий случай глянув на бирку, ответил я.
Он молча раскинул свою переметную суму, показал — в кармашке с цифрой «тридцать один» билета не было!
— Ну?..
— Я точно вам отдал билет!
— Ну так где же он?
— Не знаю… Может быть, мимо сунули?
— Я мимо не сую! Собирайся — на первой сойдешь.
— Не собираюсь.
— А это мы поглядим! — Проводник удалился.
Господи! Почему все наваливается на меня? «Агнец, берущий на себя все грехи мира»? С какой стати?
— …Так вот, — выдержав паузу по случаю постигшего меня горя, старичок продолжил. — Как было: брат приехал погостить ко мне. Так?
— Наверное, — неуверенно пробормотал я.
— Поехал уже его провожать. Ну выпили маленько, конечно, на ход ноги…
Пауза. Чувствую, он рассчитывает рассказывать всю ночь!
— Ну… дальше! — пытался как-то взбадривать его.
— Ну закемарили в зале ожидания…