Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)
Шрифт:
Но что-то было все равно не так. Не так, как в прошлый раз. Непонятно, что именно. Это раздражало, как попавшая в глаз ресница. Он потер глаза. Нет, не помогло.
Ладно. Надо пойти, обнять Катичку и заснуть. Желательно до обеда. Туман сомкнется раньше, часов в одиннадцать утра. Они проснутся уже на том свете. Там мама, папа, бабушка. Все-все-все. Или наоборот — ничего. Только банька с пауками. И лопух. Как в школе говорили. В школе, небось, плохому не научат. Ну и пусть лопух. Все равно. Обнять Катичку и заснуть. Отличный план.
Он зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Вытер слезящиеся глаза. И вдруг увидел —
В этот момент туман замолчал. По нему прошла рябь — нет, даже волна, словно по спине кота, если почесать ему репицу. Раздался звук — длинный, тяжелый, будто где-то ударили в огромный гонг. И туман одним рывком поднялся — весь сразу — и прыгнул.
Он стоял на дороге, сжимая в руке желтое пластмассовое ведро. На том же самом месте. Внутри тумана. Только никакого висящего человека, слава богу, не было. Очень хотелось спать. И еще почему-то плакать. Почему это все? За что? Он вспомнил бесконечные споры с Катичкой в первые дни. Она считала, что туман — это уничтожение вида Sapiens. Биологическая катастрофа планетарного масштаба. Нас стало слишком много, планета просто встряхивается. Как дворняга, на которой слишком много блох. Во-первых, не так уж нас и много, если сравнивать с насекомыми. А, во-вторых, остальные виды тут при чем? Ни одна муха из тумана пока назад не вылетала. С остальными видами ничего плохого не случится. Это тебе эсэмэс прислали? Персонально? От ноосферы Земли?
Потом еще была интересная теория о том, что человечество стало нарушать некие механизмы бытия. Глобальное потепление, озоновый слой. Боже, ну какие механизмы, Катя, я тебя умоляю, не говори со мной про механизмы, ладно, я все-таки инженер. Озоновый слой и потепление твое — это просто модная повестка. Мы стали составлять богу конкуренцию, понимаешь? Он не понимал, нет. Одно время он предполагал, что это цивилизационное — очередные темные времена, но для наступления возрождения требовались хоть какие-то живые носители. Туман этого явно не предполагал.
Что же тогда? А хз.
Смысла в конце света просто не было. Ни малейшего.
Ну что ж, тогда просто пойдем и посмотрим, что там за свет. В самом конце.
Он перехватил ведро и пошел по дороге, не сожалея, не злясь, самым обычным прогулочным шагом. В тумане справа и слева что-то вздыхало, перемещалось — беззвучно, медленно, словно он шел под водой. Мелькнуло что-то высокое, он посторонился, и из тумана на длинной пятнистой шее выплыла морда, пятнистая, узкая, со смешными мягкими рожками. Как у улитки. Шевельнула ушами. Выпустила из ноздрей теплый, сдобный воздух. Жираф, господи боже мой! Жираф! Он засмеялся, хотел погладить, но жираф исчез. Зато появился кот — рыжеглазый, горячий, черный, потрусил рядом, приноравливаясь к неуклюжему человеческому шагу. Он на ходу наклонился, почесал кота между ушей. Зараза ты, зараза! Как там тебя Катичка назвала? Кот Блед? Бледина ты и есть. Шлялся неизвестно где. Всех напугал.
Когда
За очередным поворотом его догнала Катичка. Взяла за руку. На секунду потерлась виском о плечо, несколько раз подпрыгнула, как маленькая, чтобы вышло в ногу. Получилось. Он стиснул ее пальцы изо всех сил. Теплые. Сухие. Кот теперь бежал у другой ноги, и он с размаху забросил в туман желтое ведро, чтоб коту было удобнее. Катичка засмеялась, и он тоже засмеялся.
Дорога ощутимо забирала вверх, а они всё шли и шли, и он чувствовал, что сзади тоже идут, и надеялся, что это люди. Свет впереди приближался, изгибаясь вместе с дорогой, это было чудно, и он не понимал, почему так, а потом кот вдруг побежал вперед и резко остановился, будто впереди было невидимое препятствие. Он отпустил Катичкину руку. Погоди. Я сам посмотрю.
Кот сидел перед прозрачной стеной. Он задрал голову — стена, нет, не стена, плева, заворачивалась вверху, образуя сферу. Они были внутри нее — и он, и Катичка, и дом, и жираф, дикобраз, и кот. Никакого тумана больше не было. И никакого конца света тоже — только сам свет. Свет был вокруг и внутри, и вне его ничего не было.
Господь. Свет мой. И спасение мое. Кого мне бояться.
Он стоял, улыбаясь, и смотрел на свет. Все они смотрели. Щеки были мокрые от слез, он сперва вытирал их, а потом перестал. И тогда Господь тихо-тихо потряс крошечный прозрачный шарик — и пошел снег.
Снег шел снаружи, налипал на прозрачную оболочку, таял, собираясь каплями, стекал. Человечек внутри шара, маленький, рыжеватый, некрасивый, вдруг замахал руками, запрыгал и радостно завопил что-то едва слышное.
Господь прислушался.
С Рождеством! — кричал человечек. С Рождеством!
Женщина рядом с ним тоже прыгала и кричала. И звери, и птицы, и рыбы, и скоты, и пресмыкающиеся, и гады, — все пели осанну.
Ребенка мне разбудят, а. Вот же полоумные.
Господь встряхнул шарик в последний раз.
И все исчезло.
Об авторах
Павел Басинский
Писатель, литературовед, литературный критик. Автор книг «Лев Толстой: бегство из рая», «Подлинная история Анны Карениной», «Горький: Страсти по Максиму» и других. Лауреат премии «Большая книга» и Премии Правительства РФ в области культуры.
Евгений Водолазкин
Прозаик, филолог. Автор романов «Соловьёв и Ларионов», «Лавр», «Авиатор», «Чагин» и других. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна» и Литературной премии Александра Солженицына.
Алла Горбунова
Поэт, прозаик. Автор книг «Вещи и ущи», «Конец света, моя любовь», «Другая материя», «Лето», «Ваша жестянка сломалась». Лауреат премий «НОС», «Дебют» и Премии Андрея Белого.
Денис Драгунский