Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)
Шрифт:
Сами.
Теперь ты понимаешь — зачем?
Он не понимал, нет, все равно нет. Особенно сейчас.
Это было десять лет назад, они были молодые, глупые, тридцатилетние, даже еще не поженились, хотя уже год жили вместе, сперва короткими перебежками — то у него, то у нее, а потом и по-настоящему, в общеснятой двушке, для которой пришлось впервые слить бюджеты. И это оказалось интимнее и важнее, чем любое телесное слияние. Впрочем, в постели тоже все ладилось тогда, и не только в постели. По пятницам заказывали суши, в воскресенье ездили на бранчи, иногда даже в «Пушкин», много шопились, много путешествовали, много работали и вечерами много пили, успокаивая себя тем, что пьют только очень хорошее и очень сухое. И вообще — что бы мы все делали без вина и Голливуда?
Кино смотрели перед сном, на диване,
На свадьбу оба собирались надеть джинсы и одинаковые футболки. И в свадебное путешествие поехать не после, а до. Долго выбирали — Прованс? Тоскана? Бали? — времена были сытые, лоснящиеся, глянцевые, они зарабатывали больше, чем можно и нужно, все в Москве так зарабатывали. В любую столицу мира легко было смотаться на пару недель или дней — и они мотались, поражаясь, что даже в Нью-Йорке все медленно и дешево по сравнению с Москвой.
Так куда?
Ну, я не знаю. Давай в Прованс. Камамберу поедим.
Да ну его. Были. А камамбер твой жопой воняет. Причем старой.
Баннер выплыл из угла, раскорячился на половину страницы. Катичка наклонилась, всмотрелась, щелкнула мышкой.
Вот тут не были! Смотри, прелесть какая! Давай?
А давай!
Очень маленькая страна. Очень маленькое место на самом ее краю. Зато гора здоровенная. Гостиничка горошиной лежала у ее подножия. Горошина была не фигурой речи, а концептом — все в отеле было круглое. В прямом смысле. Бетонная сфера — здание, внутри круглые номера, иллюминаторы вместо окон, круглая, бесстыже розовая кровать, круглое зеркало на потолке, круглое джакузи с видом на кругом очерченный садик, тяжелые шары гортензий на круглых клумбах, радужные мыльные пузыри в горячей воде, круглые, едва помещающиеся в ладонь бокалы, в которых шипели бусинки местного вина, чуть газированного, веселого, очень-очень молодого. От всего этого голова тоже шла кругом, они непрестанно, как от травы, смеялись, занимались любовью, спали, катались по окрестностям — как красиво! Ты только посмотри!
Действительно — очень красиво.
А давай дом тут купим!
Вроде, это Катичка сказала. Но мог и он. В любом случае — это была шутка, очень смешная. Им вообще не нужен был дом. Тем более тут. Они собирались пожениться и вписаться в московскую ипотеку. Все было просчитано минимум на сорок лет вперед.
В супермаркете они взяли вина, сыра, местных колбасок — смрадных, фантастически вкусных, по-особому спеленутых кабаньей кишкой. Еще дыню давай? Вон ту, зеленую. И виноград. Хочешь виноград? Ага. Каждая ягода размером с хорошую сливу. Все здесь было ненормально большое, сочное, непристойное. Деревья. Фрукты. Облака. Комары. Только люди были маленькие, шустрые, смуглявые, как муравейчики. Журчали на своем певучем непонятном языке, не вызывая никаких ассоциаций, и потому казались игрушечными. Заводными. Не люди, а нарочно. У них были непроницаемые, почти кошачьи мордочки, немножко злые. Нет, просто строгие. Откуда ты знаешь? Может, они наоборот — таким образом выражают свою приязнь. И вообще — френдли и хэппи. А тебе не все равно? В общем, да. Все равно. Нет, нет, не приставай. Мне с утра больно, все ободрал щетиной своей. Тащи лучше вино. Катичка скорчила ему рожицу, с размаху рухнула на круглую кровать и несколько раз сделала ангела, как в сугробе.
Он притащил, ощущая себя всемогущим Шивой, бутылку, два бокала, тарелку с нарезанной дыней, виноградную гроздь (пришлось в зубах). Катичка уже перевернулась на живот и, болтая голыми ногами, листала невзрачный журнальчик. Это что? Дом будем выбирать. Я каталог в супермаркете стащила. Слава богу, все по-английски. Смотри, четырехэтажная вилла с садом стоит меньше трешки в Бирюлево. Нам на трешку в Бирюлево и через сто лет не накопить. Поэтому давай купим виллу! Ну давай! Не жмись!
Они листали объявления, ржали, кидались виноградом, открыли вторую бутылку вина, позанимались любовью, да побрился я,
Девять спален, шесть ванных комнат, полностью реконструированный, с видом на холмы, кондиционированная кухня, частный сад, гараж на две машины, сорок пять квадратных метров, четыреста тридцать, в часе езды от аэропорта, в пяти минутах — общественный бассейн. Будем им жопу голую с террасы показывать. Кому им? Им всем! А потом гулять по этим тыщам квадратных метров.
Они смеялись так, что не услышали шагов судьбы. Кто первым заметил это объявление? Для ищущих романтического уединения! Читай — для круглых идиотов. Отдельно стоящий старый дом на вершине живописного высокого холма, к которому ведет асфальтированная дорога. Пристегните ремни, приготовьте блевательные пакетики — вам понравится на нашем серпантине. Площадь сто девять квадратных метров. Три этажа. Три жилых комнаты. Это вообще как? Про ванную ничего? Ничего. Значит, лейка на стене. Ну уж сразу лейка. Шланг могли протянуть. По живописному холму. Полностью оборудованная кухня. Терраса с ошеломляющим видом. Ошеломляет в основном количество комаров. А откуда комары? Написано — возле дома девственный лес. В лесу всегда комары. И грибы! Тоже девственные. Будем жареху делать вечерами. Ага, прям в камине! А там есть камин? Обижаешь! Вот — в доме имеется дровяной камин. Просторная мастерская. Место для машины под навесом. Частный садик. Дом полностью меблирован в винтажном стиле. То есть бабка-стайл. И мумия бабки наверняка до сих пор на чердаке. Там нет чердака. Все, без чердака не берем, без чердака — не жизнь. Что там еще? Раз в неделю приезжает хлебная лавка. Они покатились со смеху, и он, еле отдышавшись, дочитал — по соседству всего три обитаемых дома, жители которых живут напряженной духовной жизнью.
От напряженной духовной жизни они буквально взвыли. Почему-то это было уморительно смешно. Луна уже разрядилась, ее унесли, должно быть, на склад. Небо побледнело, как Катичка. Под глазами — синяки. Ты так красиво утомлена. Иди сюда. Он смог в четвертый раз, хотя уже немножко через силу. Коленки и локти саднило, как будто по наждачке проехался. Как молодой, ну. Да почему как? Вполне себе молодой.
Проснулся он после полудня. В иллюминаторе плескало, переливалось голубое, зеленое, круглое. Последняя бутылка вина была определенно лишней. Катичка спала, придавив щеку, на подушке — пятно слюны. Неожиданно некрасивая. По-настоящему родная. Он заморгал часто-часто, все задрожало, сияя, едва не перелилось через край. Завтракали в саду вчерашними объедками, упоительно вкусными, пахло гиацинтами, зеленью, землей, столик, за которым они сидели, был черный и горячий, как кофе.
Поедем? Тут километров сорок всего.
Они посмотрели друг на друга, хором радуясь тому, что думают хором, и засмеялись.
Как выяснилось, не сорок километров, а шестьдесят. Сорок — только по той самой дороге, вверх на холм. Действительно — очень живописная. Уши закладывало, рентованная малолитражка взрыкивала, дергалась, еле тянула. Лес был непривычный: курчавый, невысокий, ни одного знакомого дерева, даже запах чужой, крепкий, неразбавленный. Иногда на очередном повороте мелькала в прогалах зеленого огромная, чуть подернутая дымкой, долина, Катичка верещала восхищенно, хватала его за локоть, мешала вести.
Дом оказался больше, чем на фотке в объявлении. И лучше. Когда-то давно — розовый. Черепичная крыша заросла мхом. На пороге, упираясь плечом в косяк, стоял невысокий мужик в выгоревших шортах и смотрел, как они подъезжают. Как будто знал. Слава богу, не местный. Говорил по-английски быстро, раскатисто, иногда даже Катичка не понимала. После иняза, на секундочку. Вы американец? Зыркнул хмуро, глаза почти белые и прозрачные, как у хаски. В некотором роде — да. Дальше расспрашивать было неловко. Тощий, морщинистый, дубленый, словно скрученный весь из медной проволоки. На животе — крепкие кирпичики пресса. Он машинально втянул живот, мягкий, тестяной, непропеченный. Сколько ему? Пятьдесят? Шестьдесят? Молодец. Хорошо выглядит.