Чудо пылающего креста
Шрифт:
1
Позади уже осталось много дней трудного пути верхом, когда наконец Константин и его команда остановили своих лошадей на западном берегу Евфрата, недалеко от того места, где великая река делала резкий поворот на север, в сторону цепи Таврских гор. В этой точке они находились на расстоянии целого дня пути на запад от их исходной цели назначения, от Киркесия, где римская граница пересекалась с Евфратом.
Решение повернуть на север было принято в связи с тревожными слухами о бедственном положении римской армии, которые дошли до них в оазисе на одной из главных караванных дорог, связывавших народ,
40
Так римляне называли земли Сирии, Киликии и Палестины.
— Что ты об этом думаешь? — День за днем молодой начальник все больше усваивал властные привычки — с полного одобрения седеющего центуриона, который первым осознал тот факт, что птенец уже вполне созрел, чтобы покинуть гнездо.
— Либо они эвакуировали крепость, — предположил Даций, — либо ожидают осады.
— Переправимся и посмотрим. Пошли три турмы на восточный берег и разведай местность.
С тех пор как они выехали из Египта, у лошадей и всадников сложилось такое близкое взаимопонимание, что для осуществления переправы почти не понадобилось команды. Константин переправлялся среди первых и, когда все уже были на другом берегу, приказал трубачу построить войско в одну колонну. Затем с орлами Рима в голове колонны и их гордо развевающимися на ветру знаменами они стали приближаться к укреплениям, охранявшим речную переправу. Однако на расстоянии доброго полета стрелы от крепости Константин приказал колонне остановиться, а сам подъехал чуть ли не к самым воротам окруженной частоколом территории, что было типично для римской пограничной крепости. Константина сопровождали лишь двое его знаменосцев, и по его знаку — кивку головой — трубач протрубил сигнал.
— Флавий Валерий Константин, первый трибун, выполняет задание императора и просит допуска в крепость, — громко объявил он.
Какое-то время все было спокойно, затем ворота распахнулись, и вышел одетый в форму коренастый центурион, а за ним двое легионеров, несущих знамена, сходные с теми, что были рядом с Константином. На открытой площадке перед воротами центурион стал по стойке смирно и отдал приветствие сжатым кулаком, как было принято у римских солдат, на которое Константин ответил с придирчивой щепетильностью.
— Луций Катулл, центурион четырнадцатой когорты, командующий гарнизоном, — отрекомендовался он. — Въезжайте со своими людьми, трибун Константин. Конюшни у нас пусты, но корм для ваших лошадей найдется.
Когда ала въехала в крепость, Константин с Дацием проследовали за центурионом в штаб крепости.
— Наверное, вы удивлены, что мы не встречали вас с распростертыми объятиями, — сказал Луций Катулл — Но я всегда следовал принципу — si vis pacem, para bellum.
— «Если хочешь мира, готовься к войне», — повторил за ним Константин одобрительно. — Отличный девиз.
— Верно. Война где-то к северу от нас, если она еще не кончилась, — продолжил Луций Катулл. — Но когда персы у нашего порога, лучше им не знать, что в гарнизоне осталось всего
— Так, значит, он и впрямь попал в беду? — поспешно спросил Константин. — До нас дошли слухи.
— Если верить рыночным сплетням — а они обычно на несколько дней опережают официальные донесения, — зятя императора вот-вот обратят в бегство, — сообщил Луций Катулл. — Жду вот, что со дня на день мне придется отступать к Антиохии, чтобы спасти шкуры оставшихся у меня людей, уже не говоря о своей собственной.
— Опять Карры? — спросил Даций.
— Что-то похожее, насколько я слышал. У персов прорицатели всегда были мудрее наших. Должно быть, они сказали Нарсеху, что Галерий ударит по центру, а не пойдет отвоевывать Армению. А вас-то чего сюда прислали?
— Император беспокоился насчет арсенала в Дамаске, — объяснил Константин. — И ему нужно было знать, что же в самом деле происходит на персидской границе.
— Пока арсеналу ничего не грозит. Какое-то время у Нарсеха руки будут заняты, ведь отступление римлян началось всего лишь несколько дней назад.
— Отступление! — воскликнул Константин. — Куда?
— К Антиохии, если слухи правдивы, — мрачно отвечал Луций Катулл. — Может даже, к порту Селевкия или в море. Я так слышал, что Галерий уж очень спешил одержать победу в Персии и поэтому сколотил свою армию из неопытных солдат из Киликии и Келесирии, а своих ветеранов оставил позади для защиты дунайских укреплений, а то вдруг готы снова захотят посетить Грецию.
— Ты, как и старый ветеран Даций, — без обиды будет сказано, трибун, — можешь себе представить, что там стало твориться, когда такой сброд пошел отступать от Карр к Евфрату.
— Было бы добрым делом, если бы им сперва перерезали глотки, — согласился Даций. — Эти кривые сабли, что у персидских всадников… Еще не знаешь, что с тобой происходит, а у тебя уже перерезано горло. Уж там небось столько людей порублено…
— Значит, ты не имеешь никакого представления, где конкретно проходят бои? — спросил Константин.
— Или есть ли вообще кому воевать, — добавил Луций Катулл. — Персы разделаются с Галерием и явятся сюда. Мой совет тебе, трибун, — переправляйся-ка ты снова через реку и гони в Антиохию.
— Совсем уклониться от боя?
— Зато остаться в живых, — весело сказал центурион и добавил уже серьезно: — Не рискуй пятью сотнями конных, послав их в сражение, которое уже проиграно, они еще могут пригодиться для спасения Антиохии. — Он повернулся к Дацию: — Разве ты не согласен?
— Решение за трибуном Константином, — сказал Даций, не спуская глаз с лица молодого человека, — Он один отвечает перед Диоклетианом за нашу алу.
— Но благоразумие все еще…
— Разверни-ка карту, Даций, и дай мне взглянуть, что там находится на севере отсюда, — сухо прервал его Константин.
Даций развернул карту, и они втроем молча принялись ее изучать. Наконец Константин проговорил:
— Насколько я помню, на север ведут две дороги, а тут я вижу только одну.
— Через два-три часа пути на север она разветвляется, — пояснил Луций Катулл. — Один путь ведет на восток, другой — на запад, в Антиохию.
— Нельзя ли нам перебраться через Евфрат там, где у персов не слишком много сил? Не хочется быть застигнутым в таком положении, когда между тобой и Антиохией река, переправиться через которую нет никакой возможности.