Чудо, тайна и авторитет
Шрифт:
— Вы что-то побледнели, взглядом остекленели. Вам душно? — участливо спросил юноша. — Тут в соседнем зале разливают шампанское, как и обещано…
К счастью, он не оглядывался, не отвлекался — иначе точно заметил бы, что R. миновал уже нескольких художников, переместился быстро в правую половину зала, чтобы не подходить к графу. Оттуда — от экспозиции с довольно красивыми, лазурно-серебристыми венецианскими видами — он снова смотрел на картины D., стараясь все время стоять так, чтобы его кто-нибудь загораживал. Иван потупился. Дышать действительно становилось все труднее, в пересохшем горле сгущался комок.
— Да, душновато…
Чтобы D. точно не проследил за его взглядом, Иван снова уставился на левую половину вернисажа — ту, где были мертвые утки, и люди-звери, и уродливые генералы, и Кавказ. Взгляд уцепился за хорошенькую баталистку, рассказывающую кому-то про рыцарское полотно. Она была еще и довольно необычно
— Елена L., впрочем, она предпочитает «Нелли», — подал голос D. Иван опять с некоторой опаской на него посмотрел, одновременно убедившись, что R. все еще за людьми, не подходит. — Понравилась вам? Мы знакомы! Хотите, я вас представлю, и вы, может, предложите ей напиток? Я тоже с вами побуду, передохну…
Иван покосился на R., скрываемого двумя важными дамами в модных высоких шляпках, потом на девушку, опять оставшуюся в одиночестве. Красивая… но, как он себя убедил, дело вовсе не в этом. Просто повод увести D. ненадолго, а в эти минуты его работами спокойно полюбуется тот, кто десять лет назад звал их смелыми и талантливыми; кто решительно спорил с приходящим учителем живописи, требовавшим академической «приверженности единым плоскостям и фактурам», кто помогал собирать для очередной картины тонкие веточки, сушить цветы, искать птичьи перья. Так что Иван кивнул, даже взял D. под локоть, и они пошли знакомиться с баталисткой. Покидая залу, Иван увидел, что R. быстро идет вперед, провожаемый нервным взглядом графа. Но сам D., к счастью, уже вслед за своей приятельницей скрылся за дверьми.
Восхитительная Нелли завладела вниманием Ивана быстро — и он почти забыл о цели маневра. D., наблюдая их флирт, больше молчал, рассеянно улыбался, пил шампанское маленькими глотками, осматривал публику. Было видно, что ему уже захотелось назад, к картинам, где общество пусть и более обширное, но одновременно более текучее: никто не находится рядом так долго. Не хохочет так заливисто, как L., не распушает хвост, как исподволь начал Иван, говоря о последних авантюрах своих агентов — о том, например, как один, обвесившись цепями и обрядившись в тряпье, сыграл невинно убиенную падчерицу подозрительной купчихи. Наконец, исполнив то, что считал долгом вежливости, D. все же отбыл назад в выставочную залу; удержать его дольше не удалось.
Наедине с Нелли оказалось на удивление легко. У нее было много незаурядных увлечений; с подругами-курсистками она издавала ежемесячный журнал, в основном о женском вопросе — в историческом разрезе от древних времен до последних политических потрясений. Иван совершенно плавился под ее взглядом: как вдохновенно она рассказывала то о блестящей Хатшепсут [14] , то о доблестной Кейт Уорн [15] , судьбу которой явно мечтала повторить! А он все размышлял, как бы сохранить знакомство и куда позвать L. в следующий раз; с некоторым унынием оценивал шансы на благосклонность ее родителей, дворян не так чтобы родовитых, но обеспеченных, причастных к электрификации… Разговор и размышления прервал вихрастый мальчишка, принесший Ивану записку. Тот с досадой начал гадать, что могло стрястись в части, куда бежать, кто проштрафился, но послание оказалось не служебным: лаконичным, написанным знакомой рукой. R. просил на минуту-две выйти к парадному подъезду.
14
Хатшепсут — женщина-фараон Древнего Египта (1490/1489–1468 до н. э., 1479–1458 до н. э. или 1504–1482 до н. э.). Египтологи считают ее одной из самых успешных фараонов, которая царствовала дольше, чем любая другая женщина из коренной египетской династии. Фактически отстранив от власти несовершеннолетнего Тутмоса III, царица Хатшепсут закончила восстановление Египта после нашествия гиксосов, воздвигла множество памятников, отправила экспедицию в Пунт и проводила военные походы.
15
Кейт Уорн (1833–1868) — героиня Гражданской войны США и первая женщина-детектив в Соединенных Штатах. Одним из самых значимых подвигов Кейт стало участие в предотвращении убийства Авраама Линкольна в день его инаугурации на пост президента.
Досаду сменила тревога, мысли обуяли самые мрачные, затошнило
R., все так же нервно сжимая трость и посильнее надвинув цилиндр, ждал на нижней ступеньке крыльца —
угрюмый темный росчерк, только лицо белеет знакомым алебастром. Иван приблизился, остановился выше: чтобы быть одного роста. За эти несколько шагов он сделал над собой все мыслимые усилия, чтобы не трястись, а если уж трястись — так делать вид, будто от холода, ни от чего больше. Вроде бы удалось.
— Спасибо, — тепло сказал R., едва они обменялись приветствиями. Иван растерялся: вовсе не этого ждал. — Правда, я вам очень благодарен. Не зря, видимо, считаю вас одним из лучших, проницательнейших, надо будет через год рекомендовать вас к повышению…
— Я вас не понимаю, — стукнул зубами Иван, на этот раз правда от холода: мягкий приветливый тон его немного успокоил.
— Все вы понимаете, — так же мирно, но непреклонно, мол, «не юли мне тут», откликнулся R. — И все вам известно о моих… — лицо дрогнуло, — непростых отношениях с этой семьей; о том, в чем они меня…
И опять узел в горле, зыбкая дурнота. Захотелось куда-нибудь провалиться, да хоть под все мостовые Москвы, слоями ушедшие в землю за много веков ее жизни. «Я знаю о ваших непростых отношениях, я стал одной из их причин, и, более того, я до сих пор не могу до конца раскаяться в этом, потому что не понимаю… боюсь понять…» В голове взревели два волка, те самые постоянные приятели Ивана, сшиблись посреди бурана боли… и вдруг один упал, не успев ранить противника. Захрипел. Не смог встать.
— Да, известно! — выпалил Иван, осознав, что не заставит R. продолжать. Сам себе представлялся в эту минуту далеко не Жавером, а нелепой обманной образиной, каким-нибудь крошкой Цахесом, не лучше, но и промолчать не мог. — И я ни минуты не сомневаюсь, что это возмутительная клевета; наверное, вы даже вправе требовать какого-то ответа, а может, искать правду… — Внутренне он истерично хохотал над своим лицемерием, и со смехом его покидали последние капли осиного яда.
— Все слишком сложно, — устало оборвал R. и потер веки. — Сложнее, чем вам кажется; вы многого не знаете, но я благодарен, что вы так безоговорочно на моей стороне. Я сам хотел бы как-то дать делу ход; многое в тех событиях меня не просто унижает, а еще не дает покоя; новые полномочия все более развязывают мне руки, но… — Опять он посмотрел пристально, с болью и почему-то виновато, — Нет. Это грязный дом, но я не стану выставлять перед вами в дурном свете ваших друзей. Боюсь, это многое может порушить, да тем более — мне и доказать-то нечем свою невиновность; мне так хотелось залечить свои раны, что все возможное время я упустил…
«Они мне не друзья, никто из них, давно», — чуть не заявил Иван, но сдержался. Все-таки с D. они говорили долго, со стороны точно выглядели приятелями. Последние же слова… они жгли каленым железом, но были беспощадно правдивы. Что, кому смог бы доказать R. спустя десять лет после отвратительного инцидента? В его невиновность большинство и так верили; кто не верил, ни на что не мог повлиять, но на прочее надеяться не приходилось. У R. было множество сыщиков, но сыщики эти не путешествовали в прошлое. У R. были влиятельные покровители, но кого и как они заставили бы говорить? Если тварь, запечатленная на триптихе со змеиной кожей, еще в доме графа, ее не устрашить; она давно поняла, что предъявить ей нечего. Будь иначе, D. рассказал бы что-то, но все, что оставил ему Василиск, — душевная болезнь, дремлющая и все же пагубная. R. видел это. Даже найди он повод для расследования, вряд ли стал бы терзать юношу вновь, лишь бы обелить себя и в его глазах в том числе. Его хрупкий покой, похожий на дрему между приступами лихорадки, R. явно берег больше, чем собственный, — а потому просто не соприкасался с той историей, как с грудой гниющих костей. Окончательно осознав это после услышанного, Иван заметался между горькой злостью и таким же горьким восхищением: откуда силы, откуда выдержка, когда кости эти вечно попадаются на твоей дороге?