Чудо в аббатстве
Шрифт:
Я представила себе ликование в Кейсман-корте. В нашем же доме настроение было прямо противоположным. Даже Клемент был несколько подавлен.
Если бы я не была столь поглощена детьми, я бы почувствовала назревающий в стране конфликт, который столь явно отражался на наших двух домах.
Потом мы узнали, что французский дофин двинул свою армию на нашего короля, отбил Булонь и государь вынужден был отступить в старые английские владения в Кале, так что он не много приобрел в этой военной кампании.
Я слышала, как Клемент
— Все повернулось бы иначе, если бы не вмешивался архиепископ Кранмер со своими реформаторскими идеями. Бог явно недоволен.
В старое время отец обсудил бы эти перемены со мной. Без сомнения, мы бы оценили достоинства старой и новой веры. Может быть, мы бы даже лрочли Библию на английском. Я знала, что такая Библия есть в Кейсман-корте, и надеялась, что ее не найдут, потому что она представляла огромную опасность для матушки и ее близнецов. До Саймона Кейсмана мне дела не было.
По мере приближения родов я начала чувствовать себя все хуже и хуже.
Ноябрь был мрачным и ненастным, мне не хотелось встречать Рождество в монашеской келье. Я следила за преображением дома аббата, который с каждым днем все больше и больше напоминал замок Ремуса, но был еще более величественным.
Потом в один из ноябрьских дней, на два месяца раньше срока я родила ребенка — мертвого мальчика.
Я не знала об этом еще целую неделю, потому что сама находилась на грани смерти.
Бруно написал Кейт и попросил ее приехать. Лорд Ремус в это время защищал Кале от французов, и Кейт приехала без промедления.
Она была потрясена, увидев меня.
— Ты очень изменилась, Дамаск, — сказала Кейт. — Ты похудела, у тебя заострилось лицо. Ты стала взрослой. Ты выглядишь так, словно многое пережила, и это изменило ту Дамаск, которую я знала.
— Я потеряла двоих детей, — ответила я.
— Многие женщины теряют детей, — промолвила Кейт.
— Возможно, это и меняет их.
— Если они такие же, как ты. Ты — вечная мать, Дамаск. Понимаешь ли ты, какие мы разные?
— Ты имеешь в виду всех людей?
— Я говорю о… нас четверых… тех, кто на ветке, о которой я тебе рассказывала раньше. Там нас было четверо — ты, я, Руперт и Бруно, все вместе.
— Бруно не был одним из нас.
— О нет, он все-таки один из нас. Не под нашей крышей, но он часть нашего квартета. Ты — вечная мать, я — шалунья, Руперт — пай-мальчик, — Кейт сделала паузу. — А Бруно? Бруно — это тайна. Ну, например, что ты знаешь о Бруно?
— Мне кажется, я знаю его все меньше и меньше.
— Так всегда с тайнами. Чем глубже заходишь в лабиринт, тем больше опасность заблудиться. Тебе не следовало влюбляться в Бруно. Ты все слишком остро воспринимаешь. Тебе надо было выйти замуж за Руперта. Почему ты не послушалась моего совета?!
— Откуда ты можешь знать, что мне следует делать?
— Потому что в некоторых вещах я разбираюсь лучше, чем ты, Дамаск.
— Ты очень добра, Кейт.
— Да нет, совсем нет! Я — интриганка, ты ведь знаешь это, и ничто меня не изменит. Теперь я полечу тебя… но не настоями трав и горячим питьем. Это я предоставлю твоей матери. Я оживлю тебя своей непрестанной болтовней. Признайся, Бруно любит тебя?
— Он и любит не так, как другие люди.
— Бруно страстно любит… себя. У него гипертрофированная гордыня. Поэтому он и строит такой большой дом. Он ждет сына, который станет его наследником. Бруно станет господином этого замкнутого мира. Он восстановит Аббатство.
— Это государственная измена.
— Короли не вечны. Но наша беседа становится опасной. И раз уж мы помянули о монархе, то скажу, что, прежде чем отправиться в Кале, Ремус был очень любезно принят королевой.
— Расскажи мне о ней.
— Она добра и спокойна и совсем не похожа на тех женщин, что прежде привлекали внимание короля. Она очень заботлива. Я слышала, что никто лучше нее не может перевязать ногу короля. Но она увлечена религией реформаторов.
— Кейт, как ты думаешь, много ли сторонников у этой религии?
— С каждым днем все больше и больше. Но я должна тебе сказать, что и шестая жена государя рискует головой.
— Как, ты ведь говорила, что она хорошо о нем заботится?
— Вполне возможно, что это ее и спасает. Епископ Гардинер плетет интриги против нее. Ты слышала об Анне Аскью?
— Конечно, я слышала об Анне Аскью, которая открыто объявила себя сторонницей новой религии и за это была отправлена в Тауэр. Ее жестоко пытали и в конце концов отправили на костер.
— Известно, — продолжала Кейт, — что, пока Анна Аскью была в тюрьме, королева посылала ей еду и теплую одежду.
— Акт великодушия, — промолвила я.
— Который был истолкован сторонниками старой веры как измена. Говорят, что ее часы сочтены и жене короля суждено быть обезглавленной.
Меня охватила дрожь.
— Как близки к смерти королевы! — сказала я.
— Как близки к могиле все мы! — ответила Кейт.
Вскоре после этого Кейт покинула нас, и я удивилась, когда посыльный принес мне письмо, в котором она сообщала, что ждет ребенка.
— «Ремус вне себя от радости, — писала она. — Что до меня, то я не столь обрадована. Мне жаль, что придется провести эти долгие месяцы, чувствуя себя неуклюжей, ожидая развязки столь же болезненной, сколь и унизительной. Как бы мне хотелось, чтобы существовал какой-нибудь другой способ обзаводиться детьми. Насколько приличнее было бы их покупать, как мы приобретаем замок или поместье, выбирая то, что хотим. Разве это было бы не более цивилизованно, чем этот животный процесс?».