Чудо в перьях
Шрифт:
Первые милицейские посты остановили нас в километре от постов инсургентов. Я и отец Никодим объяснили, в чем дело и чего мы хотим. Хорошо, что дежурил полковник Анатольев, тот самый, что вызволил меня из отделения, будучи почитателем моего таланта.
— Они там озверели! — покачал он головой. — Слышен плач, кое-кто пытался бежать… По-моему, они собираются прорваться. Оружие у них есть. Думаете, у них только хлысты? Здесь в горах бандиты, которые к ним присоединились. Вряд ли вам поверят.
— Может,
— А чего! — загалдели женщины. — И покричим, повизжим, сколько надо! Что нас к детям не пускаете! Вы встаньте цепью, сделайте вид…
Полковник Анатольев не успел даже подумать, а они закричали, завизжали, размахивая своими кошелками, так что в пылу сбили с него фуражку…
Я взглянул в сторону их постов. И точно. Мелькнул отблеск бинокля. Увидели.
— Давайте, бабоньки, побольше реализма! — закричал я.
— Ведь следят за нами! А надо, чтоб поверили.
Слава Богу, нашлись две-три профессиональные кликуши. Думаю, горное эхо донесло их визг куда надо. У меня, во всяком случае, заложило в ушах. Милиционеры пару раз пальнули в сторону кустов и вверх.
— Убедительней! — кричал я, носясь между наступающими. — Мужики, не вижу драки! Драку давай.
Мелькали кулаки, слышался мат. В некоторых местах дрались уже не на шутку. Отца Никодима отбросили в сторону, так что он свалился под ноги толпы. Побоище грозило стать всамделишным.
— Хорош! — орал я, растаскивая и разнимая. — Вы что? Забыли, зачем пришли! Отца Никодима затопчете, сукины дети! Осторожней!
И прорвали мы цепь вполне достоверно. Мужики оборачивались назад, грозили кулаками избитым милиционерам. Те шарили между камней, подбирая фуражки. Грозили пистолетами.
— Ну попадешься мне, когда назад пойдешь!
— В городе встретимся!
Мы с отцом Никодимом переглянулись. Меня трясло от смеха, а он был суров и печален, подобно пророку, выводящему свой народ из пустыни.
По его щеке струилась кровь.
— Не трогай! — крикнул я какой-то бабке, попытавшейся его перевязать. — Так достоверней!
Посты инсургентов встретили нас с любопытством.
— От Радимова сбежали? Правильно!
— Бабка, дай чего пожрать!
— Мы нашим детям несем!
— Да ладно, а мы чьи! Давай, а то не пропустим!
— Давайте, давайте! — подталкивал я женщин. — Отвлеките их.
И вот повстанцы откладывают дробовики и автоматы, принимаются рыться в сумках…
— А ну прекратите! — послышался сверху голос их повелительницы. — Возьмите оружие и отгоните их! Вас хотят обмануть, чтобы проникнуть в наш лагерь!
Она и впрямь была неплохой наездницей, директриса ипподрома. Конь, молодой, горячий, ходил под
Она осеклась, увидев отца Никодима.
— Отец Никодим! — сказала она. — Это вы привели сюда этих людей?
— Это матери и отцы подростков, которых вы удерживаете! — сказал он. — Они принесли одежду и еду для вас. Они хотят видеть своих детей. У нас нет оружия, вы это видите.
— Вижу, вижу…
Повелительница гор, амазонка и инсургентша, проехала вдоль толпы, цепко высматривая мужиков.
— А что здесь делает У роев? — Она указала на меня плетью.
— Он хотел убить Романа Романовича, вы знаете это? Вы, святой, справедливый человек, о вас идет слава, вы знаете, вы понимаете, что вас хотят использовать? А в каких целях? Кому это нужно, отец Никодим? Только не вашей пастве! Поэтому уходите отсюда по-хорошему!
— Это почему мы должны уходить? — загалдели бабы. — Ты наших детей отняла, запугала, домой не пускаешь! А мы их покормить не можем?
— Хорошо! — Она подняла над толпой плеть, ее приспешники передернули затворы.
— Да на, стреляй! — разъярились не на шутку бабы, и я испугался, что сейчас начнется стрельба, и потому придвинулся поближе к единственному в ее свите автоматчику, похоже, бывшему десантнику покойного маршала, зайдя со стороны хвоста его лошади.
— Остановитесь! — закричал отец Никодим, становясь между стволами и толпой. — Прекратите сейчас же! Прокляну, кто сдвинется с места!
— Отец Никодим! — сказала директриса, поигрывая плетью. — Я не верю в Бога, и потому мне глубоко наплевать на ваши проклятия и на ваш сан. Но я знаю вас как честного человека. Человека слова. Поэтому сделаем так. Мы пропустим в наш лагерь только женщин, только матерей с едой и одеждой, и вы будете там с ними. Все мужчины останутся здесь. И отойдут на пару десятков шагов от моих ребят. Чтобы не возникло никаких недоразумений и случайностей, отчего оружие начинает само стрелять. Но сначала поклянитесь, что не замышляете ничего против нас. Готовы ли вы, отец Никодим, целовать крест?
— Да, — сказал он. — Готов. Если вы готовы сделать то же самое. Если обещаете, что наших женщин никто там не оскорбит и не обидит. А их дети будут к ним допущены.
И медленно поднес крест к своим губам. После чего искоса и быстро взглянул в мою сторону.
— Ну хорошо… — Она снова внимательно посмотрела на него. — Тогда я тоже обещаю. Пусть женщины выйдут вперед, а мужчины отойдут.
Я с сожалением отошел от дезертира, хотя уже чувствовал тяжесть его автомата в своих руках.