Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
Шрифт:
Доставая из кладовки кастрюлю с бигосом, Михал случайно сдвинул крышку с маленькой кастрюльки Шафранцев. Мальчик хотел накрыть ее обратно и вдруг, случайно заглянув в нее, оцепенел.
— Вот так номер! — пробормотал он, потрясенный. — Вот так номер!
В это воскресенье пани Толлочко после обеда не прилегла отдохнуть. Из большого шкафа, где все было сложено ровненько, как по линейке, она достала внушительного вида корзину с крышкой.
— Как ты считаешь, Агнеся, кошка отсюда не выпрыгнет? — спросила она племянницу
— Вы собираетесь отдать Кисулю?
— Да.
— Насовсем?
— Насовсем, — сказала твердо учительница, стараясь не замечать слез в голосе девочки. — Ты же видишь, что делается. Разве можно так жить дальше? Что бы в доме ни случилось, во всем бедная кошка виновата. Не могу же я ее держать взаперти, как собаку…
— И вам… не жалко ее отдавать?
— Я думаю, что без нее нам будет спокойней. И в доме чище, — уклончиво ответила пани Янина.
— Тетя, я буду за ней ухаживать.
— Нет, нет, не уговаривай меня… Знаешь, почему я завела кошку? Из-за мышей. Как только Петровские купили мышей, я тут же выпросила у пани Кобежицкой кошку. Я панически боюсь мышей. Мне все время казалось, что они выбегут из клетки и начнут носиться по всем комнатам. Теперь мышей нет, значит, и кошка не нужна.
— Такая умная, такая славная Кисуля!.. — сказала Агнешка с мольбой в голосе.
Но учительница осталась тверда:
— Ты от нее быстро отвыкнешь… Мне нельзя нервничать. Ты же знаешь, что сказал доктор: если я буду постоянно нервничать, это для меня плохо кончится… Нет, нет! Кошку мы отвезем, и все. Собирайся. У пани Кобежицкой есть две внучки, твои ровесницы… тебе будет интересно.
— Нет, я останусь, — сказала Агнешка. — У меня много уроков. И почитать хочется… Вчера я не успела ничего приготовить, а сегодня из-за этой кутерьмы тоже.
— Вот видишь! Каждому для работы необходим душевный покой. Ну ладно, оставайся…
Агнешка солгала. Уроки она могла бы сделать и вечером. Но ей не хотелось сейчас никуда ехать. Не хотелось ни с кем знакомиться. Наверняка девочки начали бы расспрашивать, почему она живет у тети, и где ее мамочка, и где ее папочка… А у нее не было бы сил отвечать…
Жалко, не будет Кисули! Как грустно! Бывало, она свернется клубочком у ног Агнешки и мурлычет, мурлычет, как заведенный моторчик. А как приятно было держать ее на коленях — мягкую, теплую, пушистую! Все кончено! Теперь ничего этого не будет. Как внимательно смотрела она на Агнешку, жмуря глазки, точно давала понять, что она знает все, о чем Агнешка думает!
Нет Кисули! Нет!.. И по щекам девочки потекли слезы.
Петровские собирались с детьми на прогулку. Витек забежал к Михалу, чтобы позвать и его, но тот поднял его на смех:
— С папочкой и мамочкой за ручку?.. От кошки рожки! Лучше я в кино схожу! Могу и тебя сводить. Пойдем? — предложил он великодушно.
— Я
— Вот и прекрасно! Теперь сможешь шататься со мной, без нянек! — бросил Михал вслед Витеку утешительную фразу. — Приходи вечерком, потолкуем. Дяди не будет. Он уходит на крестины к приятелю и опять, наверно, вернется под утро.
Выйдя от Михала, Витек зашел к Агнешке: мать послала его узнать, не пойдет ли девочка с ними на прогулку. Разумеется, если позволит тетя.
Агнешка сидела, забившись в самый угол дивана, окруженная подушками и закутанная в плед, так что из всего этого одеяния торчал лишь кончик ее носа. Учительницы дома не было.
— Ты что, замерзла? — удивился Витек.
— Нет… но… кажется, у меня насморк, — ответила девочка хриплым, не своим голосом.
— А я думал, ты пойдешь с нами погулять.
— Нет, спасибо, я не могу. У меня еще полно уроков. Я и с тетей в Констанцин поэтому не поехала.
Витек вернулся в комнату и сообщил матери, разговаривавшей о чем-то с пани Анелей:
— Кажется, Агнешка заболела. Щеки у нее горят. Хрипит.
Медсестра, извинившись, тут же помчалась посмотреть, что с девочкой.
Такого захватывающего фильма, как «Вокруг света в 80 дней», Михал еще в жизни не видел. Три часа промелькнули, как одна минута. Он даже забыл о еде. Всю дорогу он мысленно возвращался то к одному, то к другому эпизоду фильма, отождествлял себя с его героями, жил их жизнью.
Вот он, эсквайр Фогг, шагает по улице, представительный, сдержанный, в цилиндре. Одной рукой он поглаживает пышные бакенбарды, а другой опирается на массивную трость. Вдруг навстречу ему идет Агнешка. Она приближается. На лице ее растерянность и удивление.
«Здравствуй, Агнешка», — произносит он холодно и проходит мимо, вежливо приподняв цилиндр.
Или вот так. Идет бой быков, страшный кровавый бой быков. Разорваны на куски три лучших матадора. Вдруг на арене появляется еще один. Неизвестный в маске. Несколько мастерских движений — и бык, пронзенный насквозь шпагой, замертво падает. Трибуны ликуют! Публика требует, чтобы герой снял маску. Все хотят узнать имя победителя!..
Михал срывает маску и вежливо, но холодно кланяется в сторону ложи, где сидит Агнешка.
Глаза Агнешки расширены от удивления. Она потрясена. Еще бы! Узнать в неизвестном герое Михала!..
Нет, лучше вот так. Он испанский танцор и пляшет на столе в таверне. Ах, как он танцует!.. Толпа вокруг сцены растет. Издалека приближается Агнешка. Ей тоже хочется взглянуть на танцора. Но толпа заслоняет его. Тогда Агнешка забирается на соседний столик — и узнает Михала! Ах!!
— Не ахать, а смотреть надо, куда идешь! Что за воспитание! — сердито крикнула дама, на которую Михал налетел.