Чудо
Шрифт:
Но все в его судьбе шло тем не менее как по маслу. Его жизнелюбие выдавали только розовые щеки. Друг, рассказавший ему страшную тайну, куда-то исчез, будто под землю провалился. Война отгремела, а глаз, правда, из специального стекла, вставили в Москве, слегка прикрыв его для достоверности серым веком.
И теперь, ощущая приехавшего из Свердловска корреспондента и сомневаясь на его счет, Кондрашов решил, что жизнь на этом не кончается, и даже более того, почувствовал приступ волчьего аппетита.
Он довез его до вокзала и выпустил из машины, как выпускают
Гость шел широкими шагами, придерживая на голове шляпу, которая норовила слететь от холодного ветра. Кондрашов с шофером бежали за ним следом, едва поспевая.
На перроне стояла заиндевевшая электричка с распахнутыми дверями. По репродуктору дикторша объявляла что-то подлым неразборчивым голосом.
– Ну все, прощайте, – обернулся Николай к провожатым, протягивая им свою неготовую к рукопожатию ладонь.
– Когда выйдет статья? – вцепился в него Михаил Борисович.
– Когда главный поставит в номер. Сам же я ее напишу за полдня. Дело ведь ясное.
– Ясное-то ясное, – засуетился Кондрашов. – Но статью надо прислать к нам на согласование!..
– А это уже не про меня, – отрезал Николай, задохнувшись от подобной наглости. – Это – компетенция главного редактора.
– Вот как?.. Тогда прослушайте анекдотец. В приемной Бога звонит телефон. Ангел снимает трубку и говорит: «Вас к телефону, Господи!» А Бог ему отвечает: «Скажи им, что меня нет!..» – И уполномоченный весело засмеялся. – «Нет меня, нет!» Понимаете?
Николай вырвал руку из клещей Кондрашова и впрыгнул в электричку. Продвинулся вдоль деревянных сидений, ища удобное место. Помахал рукой провожающим.
Потом перешел в другой вагон, и стоящие на перроне потеряли его из виду.
С лица Кондрашова сползла искусственная веселость, оно сделалось весьма серьезным. Он вытащил из кармана пальто сухой злак, положил его в рот и начал тщательно жевать.
– Не повезло нам, Сергеич, – со вздохом сказал он шоферу, сглотнув и прожевав все. – Нутром чую, запорет дело.
– Мяса не жрет... А еще шляпу надел! – согласился с ним шофер.
Локомотив дал протяжный гудок. Раздосадованный и тревожный, Михаил Борисович подправил платком левое веко, чтобы оно не слишком обнажало стеклянный глаз, и решительным шагом пошел прочь с вокзала...
В это время из последнего вагона выпрыгнул на перрон Николай.
Был он в состоянии нервном, мятежном. В таком состоянии люди или делают революции, или кончают с собой на глазах окружающих. Начал озираться в поисках соглядатаев. Но они уже ушли в здание вокзала, эти глупые соглядатаи, очевидно, уверенные, что провернули сомнительное дельце и оставили его, Артемьева, знающего наизусть Гумилева и Ахматову, в дураках.
Электричка тронулась с места, и колеса ее с железным скрежетом начали медленно набирать обороты...
Николай, повернувшись спиной к холодному ветру, открыл записную книжку и еще раз заглянул в страницу с замятым
На ней было написано химическим карандашом: «Таня Скрипникова. Ул. Чкалова, дом 84».
6
Темнело. Тусклые фонари, горевшие на столбах через одного, будто их расстреливал сам Чапаев (говорят, он поступал именно так с отрядами, затеявшими бузу), раскачивались со скрипом. Были они в металлических абажурах, напоминающих шляпы, и Николаю казалось, что это головы висельников раскачиваются в вышине. Снег набивался в ботинки, и тонкая подошва промерзала насквозь.
Внезапно из пурги возникли три фигуры в милицейских шинелях, в ушанках, недовольные тем, что кто-то ходит в пургу, кроме них, по улице. Николай заметил, что за спинами их стоит квадратный кованый сундук – «воронок».
– Документы! – рявкнул один из них, протягивая свою лапу.
– А что такое? – наивно спросил Николай, поняв, что дело-то весьма серьезное.
– Ты что, глухой?! Ваши документы, гражданин!
Николай беспрекословно отдал постовому паспорт и, на всякий случай, свое корреспондентское удостоверение.
– Куда направляетесь? – поинтересовался постовой, внимательно изучая штамп о прописке.
– К железнодорожному вокзалу, – соврал Николай.
– Проход через улицу Чкалова запрещен. – И милиционер нехотя отдал журналисту документы.
– А как мне теперь идти?
– Через Челюскинцев. Потом через Орджоникидзе направо. Поняли?
– Понял. Осознал.
Николай вдруг увидел за спиной милиционера еще один кордон, метрах в пятнадцати от «воронка» – уже из человек десяти, недовольных и злых, как эти.
– Тогда я пошел, – сказал гость. – Всего вам доброго!
– Через Орджоникидзе направо! – прокричал ему в спину постовой и добавил сам себе с досадой: – А ведь ничего не найдет.
Но силуэт Николая уже пропал в снежной крупе.
Он знал, куда ему теперь идти. Спасительная мысль родилась внезапно, из ничего, как рождается все самое лучшее в этой жизни.
7
– ...Василий Першин... Старший лейтенант... у вас работает? – спросил он дежурного.
– Есть такой. А вам зачем? – поинтересовался милиционер.
– Скажите, что его ждет друг из Свердловска. Корреспондент Артемьев. Он поймет...
Дежурный вышел из-за стола и прошел в служебное помещение. Николай опустился на стул под цветной стенгазетой с ало-красным заголовком: «Навстречу ХХ съезду КПСС». Закрыл глаза...
В отделении милиции было тепло. Где-то над головой журчали трубы канализации. Стены без обоев, крашенные в тошнотворный бледно-зеленый цвет, указывали на принадлежность к могучему государству, которого боялись все по ту и по эту сторону границы. Снег на шляпе растаял, усы отогрелись и покрылись влагой. Кажется, Николай даже задремал на секунду-другую...