Чудо

Арабов Юрий

Широким жестом он перекрестил стол и сел первым. Вслед за ним опустилась рядом матушка в платочке. Посадив к себе на колени пятилетнюю девочку, она начала кормить ее гречневой кашей. Ротик у девочки был обветренный, в прыщах и пленке, она кочевряжилась и не желала есть гречку.

Но Сашка остался стоять.

– Тебе что, особое приглашение нужно? – поинтересовался отец Андрей.

Сашка молчал.

– Опять что-нибудь в школе?..

На это Сашка вдруг брякнул ложкой об тарелку, да так, что ошметки каши попали в бороду отца.

Не сказав ни слова, побежал в другую комнату.

Испуганная матушка хотела его догнать, но Андрей остановил ее:

– Не ходите. Пусть побесится!

Тщательно

отер бороду салфеткой и начал медленно жевать свой завтрак.

– В школе у него... – начала матушка тонким голосом.

– Да я знаю, – сказал отец Андрей.

О лице матушки нельзя было сказать ничего определенного, лишь то, что оно было круглым. Виною этому, наверное, был серый платок в розовый цветочек, которым она закрывала лоб и не снимала его даже ночью. Но все равно, платочек этот не мог скрыть здоровый цвет кожи и лишь подчеркивал ее курносый нос, губы, готовые рассмеяться, и глаза, будто подернутые сладкой поволокой. Поволока эта была не от молитвы. Ее располневшее после вторых родов здоровое тело хотело рожать еще и еще, но отец Андрей этого опасался, не представляя себе, чем будет кормить всю эту шумную и бойкую ораву. Один старец открыл ему в конце сороковых годов, что отец Андрей будет иметь девять детей. Старец слыл человеком веселым, бывалым, просидевшим за веру Христову дважды и готовившимся потихоньку к третьей посадке. Он же сообщил Андрею о том недалеком уже времени, когда церкви станут полны, но ходить в них будет вредно для души. Это второе пророчество отец Андрей отнес на счет старческого слабоумия, дающего себя знать по-разному, например, старец лепил все время глиняных птиц, обещая, что все они взлетят при Страшном суде. А вот по поводу девяти детей призадумался не на шутку. Матушка Павла была женщиной целомудренной в том смысле, что для нее плотская любовь и роды составляли вполне естественный здоровый процесс. Сашку она родила без всякого напряжения, все время говорила только о детях и в постели была уютной и теплой, словно подушка. Когда она зачала во второй раз, то отец Андрей подумал, что все, хватит, и перестал с ней спать.

Об этом своем грехе он молился постоянно, все же надеясь в глубине души на правоту отлученного от церкви Толстого, который в «Крейцеровой сонате» утверждал вредность соития для всякой женщины да и вообще для всего живого во Вселенной.

Утренней службы сегодня не было, и отец Андрей счел для себя возможным позавтракать спокойно с семьей, потому что служил он обычно на пустой желудок и очень от этого уставал.

– Что говорят в городе? – пробормотал он, переведя глаза с жены на тарелку с гречневой кашей.

– Почем я знаю? Я и в городе почти не бываю.

– Но ведь на базаре вы бываете, – напомнил он жене. – Так что же говорят торговцы?

– О ценах говорят.

– А о чуде на Чкаловской?.. Стоит девица?

Павла промокнула дочке рот салфеткой.

– В газете «Путь Ильича» написали, что все это слухи.

– А вы-то сами верите в эти слухи?

Жена тускло посмотрела на батюшку.

– По глазам вижу, что верите, – сказал он с долей злорадства. – В Бога-то нам поверить труднее. А в сказку... в абсурд, нелепицу мы веруем безоглядно. – Он тяжело закашлял.

– Что вы такое говорите? Я верую в Иисуса Христа, Господа Бога нашего! – воскликнула матушка, и лицо ее пошло пятнами.

Девочка на коленях ее вдруг заплакала.

Отец Андрей знал, что жена не врет. Она была из сибирских староверов, а им хоть кол на голове теши, но от Бога своего не откажутся. Отец Андрей ничего не имел против них, но его поначалу сильно смущало ее мужское имя Павла. Он хотел даже ее перекрестить по новой, но жена не далась и даже призналась однажды, что апостол Павел

мог быть женщиной, так, во всяком случае, считал ее дедушка.

Сейчас они говорили про веру, точнее, об отсутствии ее, и это была любимая тема отца Андрея.

– Да я не вас имею в виду, – пробормотал он с досадой. – А весь народ, всех жителей этого дымного города...

Время от времени он вытаскивал из своего почтового ящика белый конверт, внутри которого лежала небольшая мятая бумажка с заглавием «Святое письмо». Тогда эти письма получали везде. В Москве, Ленинграде, Куйбышеве и Гречанске. Были они написаны почти всегда детской рукой и повествовали о вещах необычайных, например, о том, что какой-то голубь заговорил непонятными словами и слепая старушка прозрела. Суть письма состояла в том, что получатель должен был переписать его семь раз и отправить семи разным людям. И тогда переписчику гарантировалась удача и выигрыш в государственную лотерею. В противном же случае письмо обещало напасти. Отец Андрей понимал, что религиозная народная жизнь сохранилась ныне только в этих чудовищных письмах, но все равно он рвал их с остервенением, не читая. Может быть, от этого в его семье и не было счастья.

Дочка заплакала еще громче.

– Настенька... Успокойся. Вот тебе сахар... – он попытался всунуть в ее ручонки кусок рафинада, но она с ужасом отпрянула от отца, как будто он был драконом, и прижалась к груди матери.

Отец Андрей снова уставился в тарелку с кашей. Заметил в ней волос и осторожно вытащил его двумя пальцами.

Затем порывисто встал и вышел в другую комнату.

Там он схватил за руку сына...

– Поймал!.. – закричал он в возбуждении и заломил руку за спину, заставив Сашку согнуться в три погибели.

Но тот ловко выскочил из-под его напора, увернулся и, толкнув кулаком в грудь отца, повалил его на кушетку.

Было не понятно, всерьез они борются или нарочно. Лицо Сашки пылало гневом, отец же пытался все свести к шутке, к глупости. Они раскраснелись и стали похожи оба на шаловливых подростков.

– Что там у тебя в школе? – спросил батюшка, тяжело дыша после потасовки. – Дразнят?

Сын промолчал.

– Не беспокойся. Меня тоже дразнили. Поповским охвостьем. Во времена моей юности было такое слово «охвостье», и я никак не мог понять, что оно означает. Я сказал об этом отцу, а он только засмеялся.

– А я не хочу, чтобы меня дразнили, – твердо сказал Сашка. – Не хочу быть твоим охвостьем. И вообще ничего не хочу.

– Тогда тебе нужно отказаться от нас с матерью. Но сейчас не двадцатые годы, и это не поощряется.

– Я уеду на стройку, – пообещал сын.

– Только лет через пять-шесть. Если сбежишь раньше, мы объявим тебя во всесоюзный розыск.

– Откажись! – вдруг пробормотал Сашка.

Отец Андрей вздрогнул. Он прекрасно понял, что имел в виду сын. Некоторое время думал, чем ответить, но не находил слов.

– Я знаю, все знаю... – наконец, сказал он медленно и глухо. – Тебя смущает немодность... неактуальность собственного отца. В самом деле, носить подрясник весьма странно...

– На женщину похоже, – сознался Сашка.

– Вот именно. Заросшее лицо, черные одежды, какая-то железка болтается на груди... Не модно.

– Не модно, – как эхо, отозвался сын.

– Но мода – вещь преходящая. Сейчас не модно носить бороду и заплетать волосы в косичку, как у меня. Но лет через десять-двадцать это может стать вполне нормальным, даже желаемым.