Чудом рожденный

Кербабаев Берды Мурадович

— Какой из меня воспитатель.

— Однако сегодня под началом у вас вся завтрашняя туркменская школа.

— Это точно, только…

— Что же неточно?

— Они боятся есть в нашей столовой.

— Почему?

— Боятся, не свинину ли им варят…

Кайгысыз улыбнулся.

— О свинине и толковать нечего! Но даже говядину изгоните с кухни! Показывайте им перед обедов бараньи головы и ножки… На каждый день назначайте дежурного по кухне из их среды… И чтоб больше никто не спал на полу!

— Да

откуда же взять кровати?!

— Об этом я позабочусь. Разве это курсы? Какая-то ночлежка! И как вы, человек, окончивший учительскую семинарию, можете такое терпеть?

Гусейнов развел руками.

— Революция, Кайгысыз Сердарович…

— Вот это верно! — снова улыбнувшись, Атабаев похлопал его по плечу.

Он прошел по комнатам. Бородатые и уже немолодые люди, одетые в длинные, до колен белые рубахи, белые штаны и пестрые халаты, бродили по дому, чувствуя себя очень неловко на положении учеников. Тут, в одной из комнат, и догнал Атабаева Мурад Агалиев, вызванный им из Теджена.

— Как тебе удалось мобилизовать всех тедженских грамотеев? — прищурясь, спросил Атабаев.

— Твоими методами.

Кайгысыз смутился, пробормотал:

— Вот уж никогда не задумывался над своими методами.

— Партизанщина, — тихо пояснил Мурад.

— Дошло про выборы арчинов в Комгуре? — также тихо спросил Атабаев.

— Про это не слышал, но люди в аулах знают твои привычки.

— И обижаются?

— Не очень. Верят в твою справедливость. Даже иной раз грозятся: работай на совесть, а то Атабаеву скажем…

Кайгысыз задумался, потом, полуобняв Мурада, спросил:

— Как по-твоему, часто я ошибаюсь?

— Вероятно, ошибаешься, но душой не кривишь,

— И то хорошо! — повеселев, сказал Атабаев.

Мураду показалось забавным простодушное беспокойство старшего друга, он пошутил:

— Валяй! Скачи на своем коньке, получишь много призов.

— Молод еще издеваться над старшими! — в тон Мураду ответил Атабаев.

Курсанты, узнав кто приехал, стали собираться вокруг него как птицы на кормежку, слышался шепот: «Это тот самый Атабаев!»

— Как живете, товарищи? — спросил Кайгысыз. — Чего не хватает?

— Неплохо! — послышались голоса.

— Привыкаете к занятиям?

— Эсен-мулла поневоле заставит привыкнуть, — шутливо отозвался сутуловатый кази с бородой, точно привязанной к лицу, как торба к лошадиной морде, — Эсен-мулла, как начнет объяснять, — что пуд состоит из сорока фунтов, а аршин из шестнадцати вершков, — у него самого борода взмокнет, и нас пот прошибает.

— Эсен-мулла… — Атабаев помнил этого старого учителя еще по Бахарденской школе… — И до сих пор он учит?

— Эсен-мулла преподает русский язык… Ну, заодно и арифметику, — сказал Гусейнов.

Атабаев понимал, что на курсах

дело поставлено не блестяще. Но никого не пугало в те годы бытовое неустройство, Среди курсантов и дома не все спали на кроватях.

— Есть какие-нибудь вопросы? — спросил Атабаев.

Все промолчали, только вышел вперед бледный, кривой на один глаз мулла в зеленом халате.

— У меня вопрос: учиться тут собраны добровольно или по принуждению?

— Что хочешь сказать, ага?

— Я жду ответа на мой вопрос.

— Мы никого не отправляем в солдаты. Нет тут и тяжелых хошарных работ. Причем тут принуждение?

— Тогда почему в Теджене пишут, что, если не явишься в срок, пришлем за тобой милицию?

Атабаев покосился на Агалиева, но тот, будто ничего не слыша, поглядывал в окно, наблюдая, как с ветки на ветку перепархивают воробьи.

— Все получили такие письма, товарищи? — спросил Атабаев.

— Ничего похожего! — зашумели со всех сторон.

— Приехали по своему желанию.

— Кадам-ишан не хочет учиться, вот и выдумывает.

Бледное лицо Кадам-ишана залилось волной румянца.

— Я выдумываю? А что за обедом говорил Сыддык-мулла? Где он?

— Жалеешь, Кадам-ишан, что приехал на курсы? — серьезно спросил Атабаев.

— Не то, чтобы очень жалею, — растерянно пробормотал Кадам-ишан, — только желудок не принимает здешнюю пищу.

— Кормят свининой?

— Тьфу! Избави аллах от свинины, а все-таки иной раз берет сомнение.

— А ты помнишь, что написано в Саятли-Хемра? «Сомнения всегда преследуют жулика…»

— Разве запомнишь все, что читал смолоду? Не в этом дело: трудно привыкать к незнакомому месту.

— Выходит, ты не прочь вернуться назад?

— А что может быть лучше родного дома?

Атабаев подозвал Гусейнова.

— Купите Кадам-ишану билет, снарядите в дорогу и завтра же его — на поезд. И так поступайте со всеми, кто считает для себя унизительным служить народу или у кого окажутся дома неотложные дела. — Он круто повернулся к курсантам. — Не стесняйтесь, товарищи. Может кто-нибудь хочет быть спутником Кадам-ишана?

Все молчали. Атабаев видел, что Кадам-ишан подталкивает локтем соседа, но тот, делая вид, что ничего не замечает, бормотал:

— Мы рады, что попали сюда.

— Если гнать будете, не уйдем, — поддержал его чей-то голос.

Молодой парень ядовито заметил:

— Пусть уезжает один Кадам-ишан. Он за всех нас сумеет дома охаить новую власть.

Атабаев оглянулся и, не увидев ни одного стула, присел на подоконник.

— Дорогие товарищи, — начал он, — мне бы хотелось, чтобы вы поняли одну очень простую вещь. С помощью русских большевиков мы стали хозяевами своей страны. Безграмотные, темные люди — плохие хозяева,