Чудотворец
Шрифт:
Мэйдиг. По-моему, это возмутительно. Просто возмутительно. Выходит, они совсем не верят в Человека? (Он словно парит над Фотэрингеем, подкрепляя каждое свое слово жестами.) Разве не существует искусства? Красоты? Разве мало еще непостигнутого человеческим разумом?
Фотэрингей. Видимо, мистер Бэмпфилд полагает, что с этим спешить не обязательно.
Мэйдиг. Значит, у этого человека нет воображения. Значит, у него нет души. Значит, он уже успел забыть розовые мечты своего детства. Одно слово — делец! Банкир! Подальше от таких людей! Это не человек, а банкрот в процветающем
Фотэрингей. Они действительно могли бы получше устроить мир.
Мэйдиг. Еще бы! Но разве станут они об этом заботиться, пока их не заставят? Пока обстоятельства не вынудят их? Ни за что. С этого мы и начнем. Завтра же. А сейчас представим себе, что вдруг у каждого бедняка на нашей планете очутилось в руках пять фунтов. Так, чтобы каждый мог пойти и купить себе, что захочет! Только представьте себе! Только представьте себе, что получится.
Фотэрингей. Я не прочь попробовать. Если вы уверены, что тут нет ловушки. Но мистер Бэмпфилд будет возмущен.
Мэйдиг. Какое там возмущен, надеюсь, его хватит удар! А уж потом займемся исцелением. Всех подряд. Каждый вдруг воскликнет: «Да, я совершенно здоров! И полон сил».
Фотэрингей. В этом я ничего дурного не вижу.
Мэйдиг. Я тоже.
Фотэрингей. А если останутся без работы врачи?
Мэйдиг. И что же?
Фотэрингей. Ну, они, естественно, думают, что это их дело лечить нас…
Мэйдиг. О господи! О дух Справедливости! Неужели мы так и будем вечно ублажать банкиров и дельцов, а больные — вечно печься о гонорарах врачей?
Фотэрингей. Я только подумал, что все очень сложно.
Мэйдиг. Конечно, конечно. Сейчас не стоит ломать себе над этим голову. Само собой, мы постараемся, чтобы на долю врачей и торговцев что-нибудь да осталось. Нельзя сделать все в один миг. Существует инерция, о которой не следует забывать. Надо все обдумать и еще раз обдумать. Спать я сегодня не буду, мистер Фотэрингей. Не сомкну глаз. Буду бодрствовать. Последняя ночь мира нищеты! Последний вздох перед Рассветом. Какая великолепная мысль! Неужели вы сможете заснуть?
Фотэрингей. Ну, знаете, у меня был такой тяжелый день.
Мэйдиг. Нет, вы просто агнец божий. Вы-то заснете. Но я не могу расстаться с вами вот так. Давайте сначала сделаем хоть одно самое пустячное доброе дело в залог наших будущих дел. Надо только подумать. Что-нибудь самое пустячное. Вот! У меня есть сосед полковник Уинстенли. Член парламента, человек влиятельный, но ярый противник прогресса. Всегда обходится со мной крайне невежливо. Впрочем, я зла на него не таю. Он до глубокой ночи не ложится, все пьет и пьет, боюсь, совсем сопьется. Я сам не слишком строг в этих вопросах, но он просто запойный пьяница. Сейчас он наверняка сидит и беседует с графином. Вот возьмите да замените содержимое графина чем-нибудь невинным. А весь дом его увешан шпагами и прочим оружием. Превратите их в земледельческие орудия. Например, шпаги в серпы.
Фотэрингей. А ему это понравится?
Мэйдиг. Сначала нет. Но это заставит его задуматься.
Фотэрингей (с неохотой). Пожалуй, я не прочь что-нибудь сделать, прежде чем уйти спать. Как вы сказали — полковник
12. Усмирение полковника Уинстенли
Холл в доме полковника Уинстенли. Стены украшают две тигровых головы, несколько наконечников для копий, малайские кинжалы, шпаги и другое оружие. Раздается резкий звонок. Холл поспешно пересекает дворецкий с перепуганным лицом, без галстука, на ходу надевая и застегивая сюртук. Кинокамера следует за ним через большую, темную, ничем не примечательную гостиную в кабинет полковника. Мы видим полковника, он стоит возле кресла перед камином, на нем морской китель, в руке у него бокал виски, на лице выражение величайшего отвращения. Это красивый, видный старый вояка, однако нрава желчного и нетерпимого. Он делает глоток и бросает на дворецкого обличающий взгляд.
Дворецкий. Вы звонили, сэр?
Полковник. Шесть раз. Вы что-то рановато укладываетесь спать, Моди. А ну-ка объясните мне, что за дьявольщина с этим виски? С ним что-то неладное. Куда девался запах? Оно совершенно выдохлось. Хуже того. Оно потеряло вкус, вы слышите — потеряло всякий вкус. Что вы с ним такое сделали? Вы его разбавляли, Моди? Разве это похоже на виски?
Дворецкий. Это старое доброе виски, сэр. Выдержанное.
Полковник. Это не доброе старое виски, и оно вовсе не выдержанное. Никакого огня. Никакой крепости. Что вы с ним такое сделали?
Дворецкий. Уверяю вас, сэр…
Полковник. Не станете же вы уверять меня, что я пью виски, если это не виски!
Что-то падает со страшным звоном, и разговор прерывается.
Полковник. А это еще что за чертовщина? Что случилось? Сначала мне подают воду вместо виски, потом дом рушится. Что-то неладное с моей коллекцией. Ступайте посмотрите. Ступайте же! Ну что вы уставились и ни с места?
Дворецкий выходит.
Полковник (снова принимается за виски). Это ОТРАВА. Меня отравили. Эй! Моди! Что случилось? Почему вы там застряли?
Из гостиной слышны быстрые шаги дворецкого.
Вот он опять появляется, оставив дверь в гостиную открытой. На лице его написаны ужас и изумление, в руках он держит серп.
Дворецкий (говорит с трудом). Ничего не понимаю, сэр. Три минуты назад, когда я проходил через холл, все было в полном порядке. А сейчас… это что-то ужасное.
Полковник. Что ужасное? Говорите же, что?
Дворецкий. Ваша коллекция, сэр… Вся ваша коллекция…
Полковник. Ну, говорите же, ну!
Дворецкий. Вся коллекция, решительно вся, так сказать, исчезла, сэр.
Полковник. Исчезла!
Дворецкий. Да, сэр, исчезли шпаги и все остальное, а вместо них полно разных других штук, которые, по-моему, смахивают на земледельческие орудия… все это разбросано по полу. Вот посмотрите.
Дворецкий с отвращением протягивает серп полковнику, и тот осматривает его.
Полковник (не скрывая удивления). Что это? Что означает этот символ большевиков? В чем дело? Как все это понимать? Неужели весь дом сошел с ума? Исчезли мои шпаги! Как исчезли? Что вы говорите? Ничего не понимаю. Пойдемте поглядим.