Чудовище (Страшно красив)
Шрифт:
«Не будь простаком, Кайл, и не обманывайся на блестяшках вроде дружбы и любви. Ты каждый раз будешь убеждаться, что единственный, кто тебя по-настоящему любит, это ты сам».
Мне было лет семь или восемь, когда я услышал от него эти слова.
— Пап, а как же ты? — спросил я.
— Что?
— Ты же меня… любишь? Меня. Нас. Твою семью.
Прежде чем ответить, он долго глядел на меня.
— Это совсем другое, Кайл.
Больше я никогда не спрашивал отца, любит ли он меня. Я понял: тогда, в первый раз, он сказал правду.
Я сложил бюллетень, чтобы Трей не видел, кого я
— Отвратительно! — вдруг послышалось из дальнего угла класса.
Мы все повернулись в ту сторону.
— Наверное, ей соплями намазали под партой, — шепнул Трей.
— Не ты ли? — усмехнулся я.
— Я уже не в третьем классе.
— Отвратительно! — повторил тот же голос.
На задней парте сидела незнакомая мне деваха, вся в черном. Видно, одна из психованных готов. Окорок в мешковатой черной одежде, какую носят лишь террористки или ведьмы. (Попутно скажу, что в Таттл формы не было и в помине. У наших предков хватает денег на шмотки от Дольче и Габбана, и все попытки ввести форму они бы восприняли как личное оскорбление.) Волосы у этой антикрасотки были выкрашены в зеленый цвет. Что ж это ее так напугало, если вопит во всю глотку? Новенькая, наверное? Странно, я даже не заметил, когда она появилась. Почти всех я знал с первого класса.
Внештатнику не хватило мозгов игнорировать эту дуру.
— Что же отвратительно, мисс… мисс…
— Хилферти, — подсказала она. — Кендра Хилферти.
— Кендра, вы обнаружили что-то неприятное в парте или под партой? — спросил этот идиот.
— С партой всё в порядке. Это с нашим миром происходит что-то неладное.
Толстая цыпочка встала, будто собиралась произносить речь.
— Мир зашел куда-то не туда. На дворе двадцать первый век, а мир до сих пор носится с выпендрежем элит и поощряет его.
Она помахала бюллетенем. Вокруг захихикали.
— Это всего-навсего бюллетень бала девятиклассников, — влез в разговор Трей. — Путем голосования мы выбираем принца и принцессу бала. Наших аристократов.
— Вот-вот, — подхватила толстуха. — А кто они такие? Почему к ним нужно относиться как к аристократам? На чем основан выбор? На одном-единственном качестве — внешней красоте.
— По мне, неплохая основа, — бросил я Трею, причем достаточно громко. Потом встал и сказал: — Бюллетени определяют наш выбор. Каждый волен голосовать так, как хочет. Это демократический процесс.
Вокруг меня несколько человек одобрительно вскинули руки с выставленными вверх большими пальцами. Анна (или Ханна) что-то прокричала. Однако другие, кому повезло с родителями, но не повезло с физиономией, молчали.
Толстуха сделала несколько шагов ко мне.
— Демократический процесс? — насмешливо переспросила она. — Да они же овцы, бегущие вместе со стадом. Они голосуют за так называемых популярных личностей, потому что так проще. Они выбирают поверхностную красоту, которая бросается в глаза: светлые волосы, голубые глаза. — Она в упор смотрела на меня. — А вот то, что другой может быть смелее, сильнее, умнее, увидеть непросто. Нужно захотеть это увидеть.
Чертов кусок сала! Ее слова меня рассердили.
— Умные найдут способ улучшить
— И ты тоже так думаешь? — спросила Кендра, изогнув черные брови. — Уж не прикажешь ли нам измениться, чтобы соответствовать твоим меркам, Кайл Кингсбери?
Я невольно вздрогнул, услышав от нее свое имя. Уверен, раньше я никогда не видел эту толстую дебилку. Но она меня знала. Меня все знают. Возможно, это и подсказало мне ответ.
— Да! — крикнул я. — Да. Я тоже так думаю. И я знаю, что это правда.
Кендра подошла ко мне. Ее длинный нос загибался крючком. Светло-зеленые глаза пылали гневом.
— Тогда моли всех богов, Кайл, чтобы самому не стать уродом. Ты уже урод, но внутри, что гораздо важнее внешности. А если ты потеряешь спою смазливую внешность, сомневаюсь, что тебе хватит ума и смелости вернуть ее назад. Кайл Кингсбери, ты чудовище.
Чудовище. Слово из другого времени и места. Оно сразу напомнило мне сказки. Я ощутил странное покалывание в кистях рук, будто огонь ее глаз опалил мне кожу. Усилием воли я отбросил это ощущение.
Глава 2
— Эта штучка, косящая под готов, на английском оторвалась по полной, — сказал я Трею, когда мы переодевались для урока физкультуры.
— Да уж, если тебя зацепило, — ответил он.
— Когда десять лет подряд смотришь на уродливую физиономию вроде твоей, уже ничто не цепляет.
— Ладно. А почему ты до сих пор сам не свой? Есть другая причина?
— Представь себе, есть.
Трей угадал. Когда толстуха посоветовала мне молить всех богов о том, чтобы не стать уродом, когда метнула в меня молнии своих зеленых глаз… мне показалось, что она знает про меня всё. Например, как я плакал, когда мама исчезала из дому, и боялся, что больше ее не увижу (однажды так и случилось). Нет, это мое воображение. Ничего подобного толстуха не знала и знать не могла.
— Другая так другая, — согласился покладистый Трей.
— В общем, она меня действительно напугала, — признался я. — Страшно, что такие люди существуют.
— Да. Надо, чтобы кто-то познакомил эту леди с правилами поведения в нашей школе.
Трей был совершенно прав. Я пытался вести себя так, будто мне плевать на выборы принца бала и всё такое, но мне было не плевать. Бал мог стать днем моего триумфа. И дернуло же эту чертову ведьму влезть со своей проповедью!
Мысленно я только так ее и называл — ведьма. В иной ситуации я бы употребил иное слово и рифму [7] . Но взгляд этих зеленых глаз (такого оттенка зеленого я еще не видел) заставлял меня думать именно о ведьме. Это слово очень ей подходило.
7
Рифмой к английскому witch (ведьма) будет bitch (сука).