Чудовище

Соколов Михаил

– Ты где была последние три часа?

– Уж не стал ли ты меня ревновать?
– улыбнулась она и лукаво улыбнулась. Но так, чтобы Ирина не углядела.
– Буду только рада.

– И все-таки?

– Где?
– она наморщила беломраморный лобик.
– У себя. Я плохо себя чувствовала. Потом позвонила Ира, и я пошла к ней. Вот здесь и сижу.

– Значит, пока ты была у себя, тебя никто не видел и подтвердить твое алиби не смогут?

– Алиби?
– удивленно выгнув бровки, взглянула она на меня, - Зачем мне алиби?

– Понимаешь, Дмитрия отравила какая-то медсестра.

– Какой ужас! Но я не понимаю...

– Она была в халате, лица и одежды не разглядели,

а вот волосы спрятать было нельзя: волосы были выкрашены точно в такой же цвет, как и у тебя, котенок.

Она широко раскрытыми глазами смотрела на меня. В её взгляде я читал и недоверие, замешанное на удивлении, и обиду, даже насмешка проглядывала. Внезапно она громко, нервно рассмеялась. Ира вздрогнула. Они с Николаем оглянулись.

– Прости, Иринка. Но наш герой, наша защита и охрана обвиняет меня в смерти твоего мужа.

– Ваня!
– укоризненно воскликнула Ира.

– Ты подумай, я похожа на медсестру, которая, оказывается, убила твоего мужа!
– она похоже, истерично, рассмеялась.

– Иван! Как бы она могла? Нам же сказали, что Дмитрий скончался часов в пять или около того.

– В семнадцать ноль пять.

– Как бы Катенька могла за полчаса незаметно сюда добраться? Я позвонила ей сразу же. Правда, Катя?

– Как ты можешь, Иван?
– укоризненно повторила Ира.

Я взглянул на Николая. Он пожал плечами: кто-то другой.

Катенька роздала всем по стакану, и мы выпили. Я так понимаю, помянули усопшего. После этого я ушел к себе.

Я медленно шел по паркетно-ковровым коридорам. Интересно, следуя какой логике в некоторых местах была ковровая дорожка, а в других - нет? По лестнице поднялся на третий этаж. В пролете, между вторым и третьим этажами вместо окон была большая витражная панель. Как в старых Домах культуры и Домах пионеров. Только тема витражной картины здесь была какая-то бессовская: то ли сатиры, то ли черти вместе с русалками или просто голыми девами прыгали вокруг высокого костра, цветом языков пламени напомнивших мне волосы Катеньки. И ещё кое-кого. Сюжет мне что-то напомнил. Я ухмыльнулся; конечно, что-то вроде танцоров Матисса. Только здесь стиллизацией не пахло: тела дам были даже излишне реалистичны.

Я подошел к своей двери, вытащил ключ, открыл. У входа включил свет. Огляделся. Ничего не изменилось: диван, столик, кресла, холодильник. При взгляде на холодильник, захотелось хлебнуть чего-нибудь покрепче. Я заглянул внутрь, подумал, взял водочки, налил треть стакана и без изысков долил томатным соком. Еще и ложечкой помешал.

Хоть я и не ужинал, есть не хотелось. Лена хорошо накормила в обед. Я сел в кресло, разорвал пакетик с орешками и стал думать. Мне ещё понадобилось пару коктейлей и пакет орешков, потому что процесс думания всегда требует подзарядки. Кстати, ничего не надумал.

Не давала мне покоя одна мысль... нет, скорее оттенок мысли, слабое ощущение, что я занимаюсь всем, чем угодно, но только не результативным делом. Даже для самого себя было трудно сформулировать, но, действительно, что я здесь ищу? Казалось бы просто ответить: убийцу Михаила Семеновича Курагина и теперь, вот, его сына, Дмитрия Михайловича Курагина. Допустим, отца убил Дмитрий. Очень хорошо: возмездие наступило и сынок пал от яда Немезиды. Теперь другой вопрос: кто убил сына? Сегодня утром я видел тринадцать черных вершителей судеб, тринадцать директров чего-то там, каждый из которых мог быть заказчиком любого убийства, и бороться с которым можно было только таким же способом: делать заказ со своей стороны. "Закон - это я!" - универсальная формула для человека, достигшего определенной степени финансового и политического могущества. Насколько я успел убедиться, большинство

из партнеров Курагина, не говоря уже о покойниках были депутатами Государственной Думы, входили в списки каких-то партий. Как и Иван, которого лично я не могу не подозревать: никто не убедил меня, что он не был в своем "Ягуаре" вместе с отцом, после чего Михаил Семенович и был убит. А если это сделал кто-то из крепостных? Уже за все то хорошее: за порки, за искоринение самоуважения, за благовоспитанное ощущение своего полного ничтожества - за всё это любой имел право прикончить хозяина. Потому что на территории этих ста пятидесяти гектаров есть только один закон, который гласит: "Закон - это я!" И только ради Ирины можно попытаться найти убийцу её мужа, только ради нее. Хотя по большому счету, быть женой такого!.. Как может быть хорошим человек, если он представляет почти безграничную власть, если он сам - власть? И главное, если он с детства не воспитывался у власти? Все это чушь и дерьмо про исключения. Исключений не бывает. Это новая мифология победителей, не больше.

Я плеснул себе ещё водки в стакан. Мои рассуждения нравились мне своей стройностью. Но не выводами. Потому что выводы касались лично меня. Ведь все относительно. Подумав об этом, я прошел в спальню и открыл сейф. Деньги были на месте. Вновь закрыв сейф, вернулся к холодильнику. Как я понял за эти два-три дня, положение моё, лично моё, просто странное. То, что я подписал контракт не дает мне ничего. Во всяком случае, профсоюз не заступится, когда меня вышвырнут отсюда. А вышвыривать будут - я уже убедился, - ногами вперед. Все эти однообразные покушения с грузовиками только цветочки. Стрельба тоже, скорее всего, была предупреждением. Чтобы не проявлял прыть.

Вывод такой: со мной просто, по большому счету, не знают, что делать? Никто не знает.

ГЛАВА 26

ПОПЫТКА ЗАХОРОНЕНИЯ

Я посмотрел на часы: двадцать два сорок пять. Вон уже сколько времени! Я прошел в спальню и на столе разложил план дома, который дал мне Семен Макариевич. Несколько минут я изучал схему, вспоминал, где расположены телекамеры и угол их обзора.

Вышел и запер двери в свои апартаменты (первый раз в жизни жил в апартаментах!). Сначала я спустился вниз, в комнату охраны и некотрое время сверял виденное на мониторах с сображениями своей слишком веселой головы (натощак перед делом пить надо было меньше, не расчитал!). Вроде все сходилось.

Потребовал ключи от всех дверей. Я надеялся, что отдадут безропотно: все же, формально, я продолжаю быть их начальником.

– У нас только универсальный, - сказал Буров.

– Давай универсальный.

Буров открыл шкафчик, снял с гвоздика длинный, с частыми зазубринками ключ и передал мне.

Народу в коридорах не было. Народ сидел по собственным норам или в гостях друг у друга. В административном крыле даже свет был слегка притушен. Я зашел со стороны кабинета Андрея. Здесь не было телекамер.

Открыл дверь и вошел внутрь. Включил свет. Письменный стол, напольный сейф, несколько стульев, журнальный столик, ковер на полу, цветная репродукция на стене, какой-то пейзаж. Две двери.

Заглянул в одну дверь - туалет, в другую - небольшой коридорчик в конце которого тяжелая порьера. Я прошел туда и отодвинул толстую ткань новая дверь. Открыл. Оказалось - то, что надо. А надо было мне дверь в кабинет Курагина.

Я включил свет. В главном коридоре свет горел, так что охрана ничего заметить не могла. Целью моей был встроенный в стену сейф, который, как я слышал, собирались попытаться открыть завтра. Никто не знал кодовое слово, и я слышал, как сокрушался сегодня Иван в беседе с Борисом Игоревичем. Открыть за день так и смогли, а вот у меня была одна идейка.