Чудовище
Шрифт:
Я смотрел вслед отдаляющимся огонькам машины и думал, сумеет ли она справиться с "Узи", как уверяла, и как бы было хорошо, если это умение ей не пригодилось.
Ну ладно, пора.
Я ещё хотел зайти к Саньке. Мне нужно было удостовериться, действительно ли Санька был готов вчера вечером, или это было мудрой маскировкой сообразительного наркомана? Вообще, сегодняшняя ночь обещала быть длинной и до предела насыщенной событиями.
По темной дороге, почти ощупью - ноги сами, по твердости грунта, определяли путь, - я шел к дому Саньки. Сверху
Я немедленно свернул туда, в направлени непонятном. По мере продвижения - уже буквально ощупью, - я начал сомневаться в правильности своей догадки: было что-то натурально страшное в этих лесных воплях. Я крепче сжал рукоять автомата и передернул затвор - мало ли?
И все громче, громче впереди: вполне человеческая ярость, ужас, боль!.. Я вышел на поляну - смутно, черно открылось передо мной широкое, мрачное пространство... и что-то перекатывалось: близко, метров десять, ближе... огромное, визжащее, рыкающее...
Вновь одна из туч опередила другие, вырвалась в ночной небесной гонке и разорвала строй. Месяц ослепительно и сухо пролился вниз, напылив на каждый листок блестящую амальгаму... Метрах в пяти-шести, потеряв связь с миром и меня увлекая за собой, не на жизнь, а на смерть схватились два зверя: я видел огромные, изогнутые клыки кабана, мощно, словно гусеничный танк, крутящегося по оси и клыком - снизу вверх - норовившего разорвать черно-белую нацисткую тень дога, намертво прилипшего где-то с недоступного бока.
Я застал, фактически, конец. Вепрь сдавал: огромные клыки дога терзали могучее тело кабана и, видимо, порвали нужную жилу; последовал ещё один вопль, - натужный, страшный, полный обреченной ярости!
– и затих; только утробное смолкающее рычание победителя.
Завороженный этой дивной, припудренной месяцем яростью, колдовской силой страсти, воли, смерти, я чуть не забыл кто я? зачем я здесь? куда шел?.. Все внутри трепетало от восторга, зрелище чужой, неподдельно настоящей жизни, завораживало. Я переступил с ноги на ногу; сухо, словно выстрел, треснул сучок... Дог оставил свою жертву, мотнул в мою сторону тяжелой головой, мгновенно вскочил, всматриваясь... и вдруг оказался рядом; близко приблизил окровавленную морду к моему лицу (пахнуло зверем, сыростью, нутряным хищным духом!) всмотрелся, узнал, видимо, и вдруг грудью, головой - не знаю, - вполне по человечески подтолкнул: иди, мол, мужик, не твое, не мешай.
Я повернулся и пошел. У входа в лесную тьму оглянулся (дог уже был возле добычи); в этот миг небо задернуло полог туч, ударил ветер, со скрипом застонали деревья, но я успел поймать последнее мгновение: светящаяся трава, черный вепрь с серебрянной щетиной на хребте, а над ним, весь из живого серебра победитель, все ещё смотревший мне вслед.
Я вернулся к дороге,
Все усиливающиеся сквозь угрюмый шум леса звуки музыки сбили мое настроение. Что мечтать? Вот разберусь здесь и нагоню мою девочку, и полечу с ней сквозь ночь и ветер.
Свет в окнах, рев динамиков, веселье преисподней!
Я дернул дверь: опять не заперто. Вошел.
На ковре, освещенные красно-синими телевизионными сполохами, открыто занимались (чуть не сказал любовью!)... нет!.. да, Арбатов с Санькой!
Ну просто нет уже моих сил! Я сходу пальнул в потолок и, как пойманные с поличным кошки, они параллельно скосили на меня глаза.
Аркашка вскочил и от страха и замешательства - как был голый, - полез прямо на меня... Мерзость какая!
Ну почему? почему вы такие?! Почему вы не как люди?!
Уж я отвел душу! Санька в страхе забился в угол, натянул на себя какой-то половичок, а Арбатова я отметелил, отвел душу. И как есть, в униформе последнего занятия, пинками сопроводил в ночь.
Зараза!
В доме включил свет, вырубил телевизор с голубой порнухой, приказал Саньке одеться (тот как крыса метнулся к шмоткам, стал торопливо натягивать... свои? Аркашкины?). Сейчас буду допрашивать. В общем-то, момент истины.
– А ну, мразь, как на духу: кто зарезал Курагина Михаила Семеновича?
Он ответил немедленно:
– Иван.
– Чем?
– Мечом.
– Дмитрий тоже присутстивовал, или его уже не было?
– Был.
– Куда Дмитрий делся? Почему он ушел? Говори подробнее! Что мне за язык тебя тянуть?!
– Димка только угрожал отцу, кричал, что тот Ирку хочет забрать. А потом Иван появился, вырвал меч и тут же ударил отцу по шее. Димка онемел, а потом удрал.
– А ты?
– А что я? Я этого и хотел. Я Ивана давно подбивал... Он знал: либо он, либо я сам пришью... Михаила Семеновича.
– Тебе-то что?
– Мне-то как раз и что. Это он, тварь, меня не иглу посадил. Я ещё дураком был, сейчас умный. Когда поздно, все умные. Он говорил, что все ширяются, уговаривал на пару попробовать. Мол, и отец тоже регулярно кайф ловил. Я и ширнулся. А он себе глюкозу влил. Потом мне сам рассказывал. Приходил с дозой, меня уже крутить начинало, а он рассказывает.
– За что это он тебя так ненавидел?
– Он моего отца, брата своего убил. Ну и меня зодно... Говорил, что линия породы у нас гнилая, чисто бандитская. Он, видите ли, чистенький, а мы бандиты. Сам он всегда брезговал руками работать. Как же, мозговой центр, а мы с батей мразь чернорабочая. Не хотел Михаил Семенович начинать свою банковскую биографию с такими родственниками. Он батю приказал в бетон закатать, а меня взял к себе. Я его раз по кумполу врезал, когда отец ещё жив был. Вот он и отомстил.