Чудовище
Шрифт:
И сейчас утром точно не до солнца было. Ранило солнце слишком. Убивало, лучами тоже о Скае напоминая.
Все менять надо было. Чтоб без солнца и без Ская.
И сам не понял почему, но остановив обычное муниципальное такси, вот так с бухты барахты, Замок развлечений дона Орвина назвал. Нет, тот никогда другом не был. И даже не был приятелем. Просто знакомцем. Но именно хоть в ком-то знакомом, с кем раньше общался без Ская, нуждался сейчас Эрик.
А
Сказать же кому - не поверят, вроде бы ну ничего страшного не случилось, а Эрику казалось, что мир понятный и простой - рухнул.
Таксист - обычный седоватый полноватый мужчина, а не новинка из столицы - механический бионик, хмыкнул неопределенно в ответ на названный адрес, на часы многозначительно глянул, но Эрик в дискуссию не вступал. Не до этого было.
Пятнадцатиминутный полет слишком долгим показался. И когда увидел розовые с белым башни замка Развлечений, уже от нетерпения на сиденье елозил.
– Так опохмелиться что ль охота?
– спросил таксист за такими телодвижениями наблюдая.
И несмотря на то, что Эрик так и отмалчивался, тихо, будто просебя, таксист добавил...
– А может оно и правильно - отраву только отравой разогнать можно. Тут точно помогут. Сейчас вот сядем... Потерпите чуток. И я не такие виражи крутые задавать буду, чтоб хоть не так плохо было...
"Отраву отравой...". Фраза прицепилась к Эрику намертво.
И тогда, когда он уже из кара выбравшись по каменной дорожке к владениям дона Орвина шел, только это и повторял. Может, и вправду Скай - его яд, его отрава, его зелье, которое слишком сильно во все поры организма проникло, и выход только один есть - найти себе другой яд. Другой раздражитель, другую отраву...
Когда ушел Жиль (позорно сбежал), было до ломоты тошно. Выл в голос, руками в подушки и простыни вцепившись, запахи любовника вдыхая. Понимал, что остался снова один. Понимал, что больше никому он, Эрик, не будет нужен. Кому бы стал нужен тот урод, в которого превратился после ожогов и стольких операций. Ответ приходит только один - гулкий и страшный, - никому не нужен.
И как выжил, как пережил все то, что случилось, Эрик и сказать сам не мог. Но пережил.
И сейчас тоже переживет. Попробует, во всяком случае. Сейчас тем более шансов намного больше найти противоядие от отравы по имени Скай.
Красивые резные позолоченные ворота слишком уж приветливо распахнулись, навстречу Эрику выбежал полуодетый во что-то яркое мальчишка, и закивав головой, отвешивая поклоны, пригласил пройти. В голосе у паренька почти тоже самое, что раньше у Ская, слышалось - страх, заученность фраз, наигранная веселость и вполне настоящая усталость.
Дон Орвин, понятное дело, в такое время еще даже и не поднимался с постели. О чем Эрику, с тем же страхом было сообщено чуть позже. И тут же было предложено, не теряя времени, приступить к развлечениям
Эрик сначала похмурнел. Ждать Орвина было долго, но... Черт с ними, с танцовщицами. Точнее не так - пусть будут танцовщицы... И вино... И еще кто-то смазливый и доступный рядом.
Уже устраиваясь на шикарном, укрытом бархатом, ложе, смотря на то, как накрывают специально для него стол, как приносят блюда и предлагают вина, Эрик вдруг вспомнил о том, что такой жизнью он не жил слишком давно. Что почти забыл, как это отдавать приказы и следить лишь за тем, чтобы приказы незамедлительно и безоговорочно выполнялись, чтобы те, кто находятся рядом, лишь с почтением смотрели в глаза, ловя малейший намек, и услужливо пытались реализовать все твои доступные желания. И это... Это было действительно здорово.
Потому что Эрика больше не пугались. Потому что не видел в глазах у слуг Эрик брезгливости и тайного ужаса. Только услужливость. Только обычный испуг, только обычную рабскую покорность. Ведь у каждого, кто пришел обслужить важного господина, сверкали на руках драгоценными камнями браслеты невольников.
Когда был допит до дна пятый бокал вина, когда красивые, похожие, как сестры, смуглолицые девушки дотанцевали уже третий танец, когда белокурый, такой молодой, такой красивый мальчишка-стюард стал казаться слишком похожим на Ская, только тогда Эрик, откинувшись в сладкой неге на подушки, снова вспомнил слова седоволосого таксиста.
"Отрава против отравы"... и улыбнувшись - не горько и болезненно, а вполне довольно и пьяно, кивнув сам себе, ответом на мысли, вдруг расхохотался. Жизнь определенно налаживалась и без Ская.
А вот что происходило дальше, кроме как пьяным безумием и назвать нельзя было.
Помнил немного и отрывками.
И про белобрысого мальчишку, которого раздев, бросил поперек дивана и трахал долго, со злостью, не понимая ни почему, ни для чего он это делает. Удовольствия-то не было. Помнил, что паренек плакал, вырваться не пытался - не посмел бы, но стонал под Эриком явно не от страсти, а от плохо скрываемой боли. Потому, что не любовью действие было, а какой-то изощренной, придуманной пыткой и для мальчишки, и для Эрика.
Помнил, что кричал, обзывал самыми последними словами этого белобрысого, поставив перед собой на колени. Помнил, как приказал убираться, потому что не мог больше видеть рядом не Ская, а суррогат, бледную копию, подделку. Помнил, как ужасным монстром себя в это мгновение почувствовал. Помнил, как стало противно, как начало тошнить, как тут же в комнате, лежа не диване, блевал долго, до желудочных спазмов, просто на шелковые простыни. Как пытался докричаться до Ская, в перерывах между приступами тошноты. И боль помнил... Помнил как грудь горела от внутренней горечи. От того, что не уходил Скай из сердца.