Чудовы луга
Шрифт:
— М-м-м!!! — наверное, он что-то сказать хотел.
Потом скажешь, мой прекрасный.
Она отпустила ворот, позволив ему вздохнуть, провела руками по ребрам, сжала ладонями бедра его сквозь одежду. Притиснула к себе, притиснулась сама — пахом к паху, накрепко, м-м-м-м, мой хороший, больше не вырываешься? Вот тебе спасибо, спасибо, спасибо, все спасибы для тебя, ни одного не утаю, спасибо такое, спасибо сякое, спасибо разэтакое! Спасибо огромное!
Дверь распахнулась, Кай вцепился в косяк,
На спасибо отвечал.
Пожалуйста, отвечал. Всем телом. Особенно, одним местом.
Пожалуйста!
Ну, пожалуйста!!!
25
С хмурого неба снова посыпал снег — тонкими белыми лепестками, светлым пухом — словно черемуха опадала или цвели тополя.
Земля засыпала смертным, холодным сном.
Мелодично звонил колокол.
Священник, молодой, узколицый парень с яркими глазами маркадо, выпевал слова господней мессы.
Растерзанный лагерь привели в порядок, тела погибших лежали в ряд, накрытые плащами.
У раскрытой полотняной палатки, в которой шла служба, стояли рыцари с непокрытыми головами.
Светлые, темные, рыжие головы. Золотая. Тальеновы вороные пряди.
Ворран, притащившийся из лазарета, со злым, бледным лицом, узкие губы сжаты, глаза темны.
Второй священник-вильдонит сидел у походной исповедальни — попросту пары досок с решетчатым окошком, установленных на распорках, принимал покаяние у запоздавших. С другой стороны доски преклонил колени кто-то из хинетов, истово кивал, стучал в широченную грудь кулаком и покаянно встряхивал черноволосой головой.
Дилинь-дилинь, — снова зазвякал колокольчик над накрытым белой тканью алтарем.
Бомм! — ответил ему гонг.
— Святая заступница Невена, святые заступники Кальсабер и Альберен, предстоят за нас перед Господом, — кобальтово-голубые, как у всех Маренгов, глаза священника горели несокрушимой верой. — Да сохранит Он нас от всякого зла, укрепит души наши и дарует победу в грядущем бою, как даровал ее святому Кальсаберу в сражении с диаволом.
От всякого зла… от зла, которое ходит средь бела дня, упивается кровью, будоражит яростью сердца.
От зла, которому положено полвека гнить в могиле.
Зло, в которое мы так долго не хотели верить.
Я верю в силу меча и силу руки, которая держит этот меч. Я верю в слово рыцаря, в королевский приказ, в то, что правота торжествует всегда, рано или поздно.
Господь Всевышний, Амо Эспаданьядо, Господь мой, сжимающий обоюдоострый клинок в пронзенных гвоздями руках…
Что я сделал не так?
Отчего зло во плоти бродит меж моих людей, питая их страхом?
Священник поднял наполненную вином чашу, бережно, как величайшую драгоценность.
Он-то не боялся.
— …подал
Отпечаток конского копыта, четкий, глубоко вдавленный в размокшую землю.
Иней на бревенчатых стенах амбара.
Два мертвых пса, тело пленного разбойника, белые от страха заледеневшие глаза, волосы, примерзшие к соломе…
Когда тело подняли, полусгнившие соломины так и остались торчать из волос жутковатым нимбом, ледяной печатью нечистого.
Кого призывал несчастный в свой последний миг, когда зло, в которое и он не верил, заглянуло в глаза?
Сэн Эверарт.
Мертв.
Кунрад, веселый и верный соратник.
Мертв.
Сэн Гертран…
Разве поможешь мне Ты, если я сам буду слаб?
Я верю в сталь и огонь.
— Скажи только слово и исцелится душа моя, — произнес Соледаго одними губами, единым выдохом, вместе со всем своим войском.
Чаша с алой густой влагой подплыла к нему, как во сне, и он преклонил колени.
Галерею освещала только пара факелов по сторонам охраняемой двери; Ласточка если бы хотела — не заблудилась. Один найл стоял, как черный журавль, согнув ногу и опершись о стену спиной и пяткой, другой, по другую сторону, сидел на корточках, свесив длиннопалые руки между колен. В зубах у него торчала трубка.
Он посмотрел на Ласточку непроницаемыми черными глазами и не пошевелился. Второй, а это оказался Лаэ, кивнул, отлепился от стены и отворил перед ней дверь.
— Ты спишь когда-нибудь? — спросила Ласточка, проходя.
— Я отдохнул положенное время, не беспокойся обо мне, прекрасная госпожа.
Откуда она явилась в такой глухой час и почему без сопровождающих, он не спросил. Голос был спокоен и исполнен уважения, только в глазах мелькнула искорка. Или Ласточке показалось.
— Лаэ? — сидевшая у изголовья больного Ланка оглянулась.
Улыбка слетела с ее лица, губы поджались. Ланка отвернулась и насупилась.
Ласточка подошла к лордскому «ложу». Радель не спал, лицо у него осунулось, под глазами чернели круги, но взгляд оказался живой и блестящий.
— Милорд? Как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше. — Он улыбнулся. Гертран Радель никогда не жалел улыбок, и дарил их всем подряд — и простым людям, и непростым. Он и животным улыбался так же сердечно. — Милая девушка поит меня каким-то волшебным эликсиром. — Он улыбнулся насупленной Ланке, потом перевел глаза на Ласточку. — С тобой все в порядке? Тебя не обижали?
— Лорд Герт беспокоился, как бы тебе зла не сотворили, — не поднимая глаз, процедила Ланка.
— Все в порядке, милорд, я сама ушла.