Чудовы луга
Шрифт:
В дырку окна тянуло холодом, хлипкие рассветные сумерки лились, как сопли. Сырые углы хибары заиндевели.
— Голова болит.
— Так девки сейчас рассолу… твое лордское высочество… только вставай, потому как Мотыга и Клык просили… нижайше…
— Рассол неси!!! Уууйй… — из сверкающих тускло складок выкопалась иззелена смуглая рожица с темными кругами под глазами. — Заноза, не зли меня.
Полуоторванный ставень аккуратненько прикрыли, протяжно взвизгнув петлей.
Кай зажмурил глаза и попытался представить,
Мрачная страховитая девка принесла кувшин с рассолом. Кай сладостно застонал и выхлебал треть единым духом. Встряхнулся, как скворец — в волосах затряслись мелкие бусины, скатный жемчуг, цветные лоскуты в мелких косицах — швырнул плащ на топчан и вышел на улицу, зевая и обхватив себя руками за плечи.
Деревню затянуло туманом, чернела покосившаяся изгородь, во дворовом очаге дышали еще теплые угли.
Кай поскользнулся на поеденных временем ступенях и выругался, цапнув рукой подпорку навеса. Рука была загорелая и чумазая, с засохшей царапиной.
Терпеливо ждущие темные тени у дома встрепенулись. Заноза стоял там, с пришельцами, что-то им втолковывал. Кожаная куртка топорщилась коробом. Низкие, сумрачные голоса отвечали.
Найлы.
Высокие, худые, волосы текут, как смола. В черных одинаковых плащах — как полночью выплюнутые.
Кай привычно вздернул подбородок, глянул свысока.
"Лучше с крыльца не спускаться, их главарю я достану ровно до подбородка", — подумал он. Усмехнулся краем рта и скрестил руки на груди.
Неровные застежки на рукавах — переделаны из колец с каменьями.
Правый рукав прожжен угольком.
Найлы стронулись с места, как стая молчаливых воронов, слетелись к крыльцу, разглядывали, не таясь.
Землистые безбородые лица, сжатые губы, тени под скулами, глаза — как черные угли из-под густых бровей.
Кай глянул милостивее.
Найлы молча ждали, то ли знака, то ли еще чего — черт их разберет. Среди набежавших к знамени с кобыльим черепом головорезов случались и с северной границы.
Заноза проник в хибару, завозился там, выволок чертов плащ, заботливо накинул парню на плечи.
Кай медленно сложил в уме найлское приветствие, заговорил, стараясь растягивать гласные по северному.
Нахватался за год.
Кто только не бежал под руку болотного лорда: с королевских земель, из Этарна, из Тесоры, из Перекрестка, с той стороны Сладкого моря… попадались выходцы с южного побережья, смуглые и темноволосые, и инги с далекого севера — рыжие, веснушчатые, закутанные в меха.
Рваные, грязные, со сбитыми ногами или в дорогой обуви, снятой с убитых, с руками в крови, в немыслимой одежде, косорылые, клейменые, выблядки, маркадо, бывшие каторжники, опальные нобили — они пробирались в элейрские топи, чтобы поглядеть на чудо. Поглядеть, содрогнуться от сладкого ужаса, а потом упиться свободой, как
"На болотах, говорят, разбойный бог во плоти гуляет. Поведет бровью — осыпаются стены замков, добро само выпадает из сундуков, нобили от страха потеют золотом, купцы — серебром, крестьяне — медью. Сладкое мясо, душистое вино — нечего больше желать!"
Вот и эти тоже.
Пялятся, как на расписного. Ни слова в ответ.
За оградой маячит светлая башка и зеленая куртка Клыка, ждет, что Кай тут начнет распинаться перед пришельцами, завлекать их болтовней.
Кай смутно помнил, что у найлов в ходу сложные речи, но голова у него гудела, и слова застревали еще в желудке. В носу хлюпало.
— Там со вчера вроде козу варили, — буркнул он, спускаясь и проходя мимо. У замирающих углей стоял котел. — Валяйте угощаться.
Клык услышал, перекосился, даже вроде плюнул с досады. Кай зло улыбнулся, и ему сразу полегчало.
Найлы переглянулись и подошли к костру, двое — носатые, узкомордые — своротили с котла крышку.
Запах остывшей похлебки ударил в нос, в вареве белели хлопья жира, торчали костями кое-как разрубленные куски.
Козу вчера выволокли из хибары и тут же прирезали, потому что Каю приспичило поесть супу. Хозяйка, уродливая старуха, замотанная в коричневые лохмотья, готовить наотрез отказалась и заругалась. Ее страховитая то ли внучка, то ли дочка вообще куда-то сгинула. Заноза накостылял вредной бабке по шее и взялся варить сам. Кай его стряпню так и не попробовал, потому что вечером набрался пьяным и заснул.
А с утра и вовсе не хотелось. Пускай найлы жрут, наголодались в болотах, как волки. Вон как обтянуло скулы. И остывшее мясо им нипочем.
Чинно расселись, вылавливают, что приглянулось. Жирный сок стекает по пальцам, запястьям.
Бабкина дочка или внучка, черт ее разберет, которая с рассолом приходила, выглядывала из-за угла халупы. Волосы светлые, как пакля, сверху рогожный капюшон. И чего это недовольна? Платье не помято, не порвано, синяков не видать.
Заноза козу зарезал, а шкуру и голову бросил вместе с кишками. Может девка из-за этого дуется? Лучше бы суп вчера сварила, дура, лентяйка.
Кай улыбнулся и подмигнул, причмокнув. Девицу как ветром сдуло. Найлы поглядывали непонятно, ели. Заноза бубнил в халупе, бабка костерила его басом.
"За каким чертом сам поехал за харчами", — тоскливо подумал Кай. Правда, в полной сквозняков крепости сейчас было еще паскуднее.
"Тот же Клычара противный, белобрысый зануда, отлично бы справился. Съездил, развеялся, нечего сказать."
Он сердито нахохлился и уставился на главаря пришлых, самого плечистого, высокого, лучше всех одетого и даже при мече. Сразу видно, не беглый каторжник с рудника, а воин, даже рыцарь, наверное. Вороненая кольчуга лежала поверх длинной котты, не отблескивая.