Чума в Бедрограде
Шрифт:
Теперь только ждат’.
Только пуст’ Гошка и Андрей сначала отойдут немного.
На пустыре было ветрено и промозгло, днём наверняка опят’ зарядит дожд’. Если к понедельнику погода не разойдётся, несчастный юбилей Первого Большого Переворота можно заранее считат’ неудавшимся. По такой сырости надо было сразу бассейны вместо трибун устанавливат’.
Мысли о запланированном, расписанном по пунктам и, несмотря на масштаб, рядовом вообще-то мероприятии кое-как успокаивали. Весёлая это работа — быт’ городской власт’ю.
Когда сочиняли вес’ план с контролируемым заражением, мечталос’: Университета не станет на шестом уровне доступа, а то и не станет вовсе. Фаланги разгонят их и по ушам надают, потому что нечего брат’ся за дело, ежели не тянешь.
На вос’мой ден’ чумы Бахта Рука вдруг задумался: а так уж ли не тянут?
Вон сколько продержалис’. До пятого дня вообще выигрывали всухую, водили за нос. Ройшева девка — малолетняя вед’ дурочка, а как Гошку развела. Пропажа Андрея в Медкорпусе — сложнейшая операция, должно быт’, раз так лихо сработала. И лекарство гнат’ нашли неведомый способ при своих-то жалких ресурсах, и с Портом договорилис’ о помощи, и вообще молодцом. А когда они вчера Ройша на место Молевича усадили, Бахта Рука уж было решил, что Бедроградская гэбня совсем сливает.
Сложно, сложно не зауважат’ Университет после всего этого.
На самом деле размышления Бахты Руки — от погоды через несчастный юбилей к уважению Университета — уместилис’ в половине минуты, а то и меньше. Вспыхнули маячками: «тучи и ветер», «сегодня суббота — юбилей в понедельник», «Университету о понедельнике парит’ся не надо», «Университет — молодцы».
Вспыхнули и погасли, потому что молодцы Университета стремительно приближалис’ к трём головам Бедроградской гэбни с ветками черёмухи наперевес.
Охрович и Краснокаменный решили скоротат’ время одних переговоров за другими переговорами?
— Дорогие друзья!
— Уважаемые радиослушатели!
— Только сегодня и только у нас!
— Радикальное и остросюжетное предложение!
— Слишком много денег?
— Некуда девать многочисленные ресурсы?
— Годами гнёте спины, а радости всё нет?
— Мы знаем ответ на все ваши вопросы!
— Только сегодня и только у нас —
— КУПИТЕ СКОПЦА!
Бахта Рука не выдержал, хмыкнул.
Гошка устало скривился, как кривятся, услышав жужжание мошкары, собравшис’ спат’. У него был пугающе пустой взгляд, остановившийся чут’ левее ворот склада, и всё ещё пульсирующая жилка на виске.
Андрей сделал незаметный шажок к Гошке, огляделся раздражённо и будто бы потеряно. Его прервали на полуслове, он вед’ явно хотел высказат’ся — не то объяснит’, не то, наоборот, спросит’.
Бахта Рука с радост’ю послушал бы и объяснения, и вопросы, но…
— Купите скопца, не пожалеете.
—
— Четырёх! Гэбню скопцов!
— Стоп. Гэбня скопцов — это гэбня из скопцов?
— Или гэбня над скопцами?
— Стыдно спрашивать, что такое «скопцов».
— Скопцов — это псевдоним уважаемого члена Революционного Комитета.
— Уважаемого члена по фамилии Скворцов.
— Которая, в свою очередь, послужила псевдонимом Гошке Петюньевичу.
— Когда он катался в Столицу к тавру-вирусологу.
— Гошка Петюньевич не очень изобретателен в псевдонимах.
— Ничего, он пока что только младший служащий.
— Ещё наберётся опыта, куда он денется.
— Может, даже до какой-нибудь гэбни дорастёт.
— Не примите это за угрозу или, леший упаси, эротическое предложение но…
— Гошка Петюньевич, а вы не хотели бы в гэбню скопцов?
Бахта Рука только сейчас осознал, что гэбенные мундиры на них застёгнуты, гм, «под Гошку». Гошка мундир носит распахнутым, и даже на самые официальные мероприятия — вроде вчерашней встречи гэбен — хот’ и застёгивается, но всё равно не на все пуговицы. Получается немного небрежно и крайне располагающе.
И вед’ это Охрович и Краснокаменный явно нарочно — они же целиком состоят из таких мелочей. Долбаные внимательные психи. Чего сегодня к Гошке прицепилис’?
Сам Гошка сначала вроде и не слушал их, но как только услышал, Бахта Рука испугался, что гроза таки состоится. А это не нужно, нельзя из своего табельного стрелят’ по головам гэбни, пуст’ и временно отстранённым. Бедроградская гэбня и по действительным, помнится, стреляла, когда со Столицей выясняли, кто правее, — но то другое дело было, а сейчас фаланги точно не спустят, загрызут к лешему.
Наверное, Охровича и Краснокаменного спасло то, что их двое, и выбрат’, который большее хамло и, соответственно, должен умерет’ раньше, просто невозможно.
Гошка бесился, закипал на глазах, того и гляди выхватит пистолет, Андрей почти уже рванулся сигналит’ младшим служащим, чтоб те успели выстрелит’ раньше — лучше уж их табельное засветит’, но Охрович и Краснокаменный Андрея от младших служащих ловко загородили, пользуяс’ разницей в росте и размахе рук, заголосили наперебой:
— Да что вы такие обидчивые!
— Нельзя быть обидчивыми.
— От этого бывает дурной запах изо рта.
— И ройшемордие.
— Нормальный человек не согласится на ройшемордие.
— Даже с доплатой из скопцов.
— О нет. Мы только что впервые позволили себе контрреволюционное высказывание.
— Теперь мы умрём в муках. Покойный хэр Ройш не прощает.
— Доставайте, доставайте уже свои табельные пистолеты.
— Лучше уж так, чем страшиться мести покойного хэра Ройша.
— Умрём молодыми и счастливыми.