Чума в Бедрограде
Шрифт:
До стола Соций и его собеседник ещё не дошли. Как только закрылись ворота, Соций развернул того к себе за плечо и рявкнул: «Неужто это ты был что Дмитрием Борстеном, что Дмитрием Ройшем? Морду не вороти, отвечай давай!»
Собеседник вывернулся из-под руки, зябко вздрогнул, одними губами произнёс: «Позже».
Да какое позже. Сейчас, сука.
Ну приехали: пошатнулся, потерял равновесие, рухнул прямо Социю на грудь, вцепился. Мда. Посмотрел этак (этак!)
— Извини.
Вот падла, в обморок вздумал хлопаться.
Видел бы его Соций впервые, может, и поверил бы. Шелка, кружева, обмороки — ага, карман держи пошире и не забывай заодно пихтские макаронины сам у себя на ушах поудобней развешивать.
— Отставить хуйню, сержант Гуанако, — на автомате выдал Соций.
— Командир, никакой хуйни. Чума в городе, силы на исходе.
И за шею обхватил.
Наглая, наглая рожа.
А обращение «командир», пропетое таким вот тоном, — это уже совсем.
— Отставить, я сказал, — Соций нахмурился. — Или тебе надо сначала личико попортить, чтоб ты вспомнил, что ты делаешь, когда с тобой командир говорит?
Исполняешь или подыхаешь. В ёбаной Северной Шотландии только так.
Гуанако (Гуанако это, Гуанако — дерьмовым бы Соций был командиром, если б своего сержанта не признал) выпрямился, обхватывание за шею прекратил и попробовал удержаться на своих ногах. Выглядел всё равно обморочным (прямо как этот их завкаф): потёр виски, запустил пальцы в волосы, снова пошатнулся.
На этот раз Соций поймал его сам. Прежде, чем успел подумать.
Это всё шелка и кружева.
— Ты, блядь, насквозь, что ли, пропитался своей ёбаной черёмухой? — искренне озадачился Соций, ясно уловив характерный запах.
Отняли же букет на входе. В букете чего хочешь спрятать можно.
Отняли, а Гуанако всё равно воняет так, будто он этой черёмухой срёт.
— Спасибо, командир, — слабо улыбнулся Гуанако.
Оторвал дрожащие пальцы от виска и, блядь, провёл ими по щеке Соция.
— Совсем вздурел? — когда воняющие черёмухой гуанаковские пальцы добрались по щеке до губ, Соций отшвырнул того к лешему.
Отшвырнул к лешему, инстинктивно облизнул губы, тряхнул головой.
Гуанако в шелках и кружевах на полу — это ещё хуже, чем Гуанако в шелках и кружевах на шее.
Соций несильно, но с душой пнул его ботинком:
— Ну чего ты развёл оскопистский бордель? Нормальный вроде мужик был когда-то, а тут…
«Мы привыкли, что университетские при виде любой опасности откладывают здоровую такую кучу в штаны, а они действительно бляди, и недешёвые», — сказал у Соция в голове Гошка.
Так отчётливо сказал, что Соций аж обернулся на ворота.
Заперто.
Никого нет, только
«Бляди, — повторил в голове у Соция Гошка. — Боевые, перешедшие в нападение».
Соций невольно в который раз окинул взглядом складское помещение. Слишком простая геометрия, негде укрыться в случае атаки боевых блядей. Винтовки или автоматы? Нет, что-то другое. Здравый смысл подсказывает: у боевых блядей снаряжение должно быть облегчённое, как у разведгруппы. Гранаты наверняка будут.
Граната в ограниченном пространстве — это же дерьмо. Склад не бункер, места-то много, можно откатиться, но стены хлипкие.
И окон нет. Вот засада.
Гуанако приподнялся на локте, посмотрел на Соция мутными глазами.
Соций поймал себя на том, что хватается за отсутствующую кобуру.
Какие нахуй боевые бляди?
Боевые бляди — это ж Гошка говорил про Университет, когда в среду дошло, кто Андрею веселье с фалангами устроил. Кто завкафский дом через канализацию заразил.
Кто из Бедроградской гэбни распоследних кретинов сделал.
— Командир, ты чего? — окликнул Соция Гуанако.
Стал собой на пару секунд, но стоило сфокусировать на нём взгляд, тут же оборделился обратно. Дрогнул плечами, закусил губу, уставился из-под чёлки.
Университетские боевые бляди как они есть.
— Да что ж ты университетский, а? — искренне и невпопад посетовал Соций.
— Да что ж ты бедроградско-гэбенный? — еле слышным голосом прошелестел в ответ Гуанако.
— Да что ж ты живой, — буркнул себе под нос Соций.
Гуанако нехорошо усмехнулся и подался вперёд:
— Я мёртвый. А черёмуха — чтоб гнильё перебить. Не гнилым же на допрос приходить.
— Это не допрос, это частная встреча, — отбрил Соций.
От черёмухи тянуло блевать.
Если под черёмухой гниль, тогда понятно, чего так мерзко.
— Не надейся, — вскинулся Гуанако, — мёртвых не так легко допрашивать. Уметь надо. Мёртвые — упрямые, пойди разговори.
— Зачем припёрся, если так? — Соций непроизвольно прикрыл нос.
Гниль от трупов ядовита, лучше не вдыхать.
— Чума прислала, — зашипел Гуанако.
— Ты не заговаривайся. Не присылала тебя чума, мы тебя сами позвали. Не тебя, но мы.
Гуанако расхохотался. Захлебнулся хохотом, снова откинулся на пол. Соций подошёл, встал прямо над ним, вперился в зелёные (нет, зеленоватые, — это у Гошки зелёные, когда он не в линзах) глаза. Выколоть, может, нахуй?
Зеленоватые потому что. Болото, плесень, гниль.
— Вы сами, вы сами позвали, — выдавил из себя Гуанако сквозь хохот. — Чума не присылала, потому что чума — я. И вы меня позвали.