Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Д-да, и сделал ст-т-тепную чуму.
Что бы он ни хотел этим сказать, оно наверняка неверно и не относится к делу.
— Не степную, а водяную, где твой профессионализм? Ну и вот. Ты ведь сам прекрасно понимаешь — ты вечно всё понимаешь и продолжаешь спорить! — что Бедроградская гэбня могла и ещё выждать, а потом подбросить-таки вирус. Какой-нибудь другой, о котором мы бы ничего не знали. Неизвестно когда. А так мы их спровоцировали и можем защищаться, потому что следим за тем, что происходит, и есть доказательства, есть свидетели…
И
Леший.
— «Мы», — горько и очень искренне сказал папа, — т-ты правда д-д-думаешь, что живёшь в авантюрном романе. Т-ты всегда была увлекающейся д-д-девочкой. Они д-дали тебе какое-то т-там звание, этот, какой бишь он… уровень д-доступа, и т-т-ты правда думаешь, что влияешь на судьбы мира. Но это ведь ерунда. Т-т-ты же просто ст-тудентка, одна из многих. Не т-ты — т-так кто-нибудь другой.
Рассказать бы ему, как она распивала коньяк с Гошкой, вот утёрся бы! Он сам к ним так ни разу и не пробился, дальше приёмной не попал, и ещё страшно хвастался тогда, что, кажется, возможно, видел мимоходом одного из голов Бедроградской гэбни. Событие в жизни.
Рассказать бы ему, но он ведь расстроится, что маленькая беззащитная Ванечка уже (ах!) пьёт коньяк.
Только это же не повод молчать, когда университетская идеология, за которую Бровь теперь отвечает, так откровенно хромает!
— Это не вопрос моей исключительности, — как можно более рассудительно ответила она, — скорее уж моих интересов. Я, например, не хочу, чтобы Университет закрыли. Ладно, это драматизация, но не хочу и чтобы, скажем, Максима Аркадьевича или Охровича с Краснокаменным выгнали — а если бы всё сложилось по воле Бедроградской гэбни, наверняка вышла бы какая-нибудь такая гадость. И вообще, я университетская не потому, что мне дали уровень доступа — двенадцатый, кстати. Я университетская, потому что учусь в Университете. И хочу ему всех благ. Разве это плохо?
— И чт-то бы для т-т-тебя изменилось, если бы Университетскую г-г-гэбню распустили? Я сам узнал о ней вчера. Ты — к-когда, полгода назад? Месяц? Год?
— Не знаю, что изменилось бы, — честно ответила Бровь, — но ничего хорошего бы точно не было. И потом, ты так нервничаешь, как будто я с ножом в руках за Бедроградской гэбней по подворотням гонялась! А я почти ничего и не делала. Нужно было их спровоцировать на решительные действия — вот и помогла. И всё. Никто не умер, а у Университета теперь есть шансы не оказаться в дерьме. По-моему, всё прекрасно.
Папа посмотрел на неё с таким искренним, болезненным каким-то недоверием, что Бровь даже смутилась. Прям как будто в этих её словах было что-то революционное.
Недаром, недаром кафедральное чучело нынче нарядилось лицом Революции, самим Набедренных. Глубокий, глубокий символизм.
Просто даже Знак.
— В-ваня, — нетвёрдым и просящим
— Университету, — упрямо буркнула Бровь. Если хочет упереться рогами и не слушать, это же и получит.
Наука генетика передаёт потомкам не только проблемы с сердцем, в конце концов.
Папа взмахнул руками, как переполошённая курица.
— Ванечка, милая, что т-т-такое «Университет»? Университет — это несколько зд-даний с к-к-колоннами и слова на шт-тампе из секретариата. Но п-п-провоцировать кого бы т-то ни было не нужно ни к-колоннам, ни штампу. Это нужно людям. К-к-каким-то людям.
— Хорошим людям, — вставила Бровь, просто-таки каменеющая от переизбытка Решительности и Твёрдости. Папа, разумеется, будто и не услышал. На самом деле, он часто продолжает начатую фразу, не отвечая на вопросы, потому что (о чём почему-то всё время забывают его нелюбители) заикам довольно сложно говорить и не стоит тратить хорошо взятое дыхание. С этим (как с темпом жизни Ройша) можно только смириться.
Впрочем, даже исполненная возвышенного смирения, Бровь всё равно решительно и твёрдо сложила руки на груди, а папа продолжил:
— И кто эти люди? К-к-кто к-конкретно решил, что «нужно п-провоцировать»? Даже если это, как т-ты выражаешься, хороший человек, т-ты уверена, что он достаточно умный? Знает все нужные детали? Не совершил ошибки? Университет — это люди, В-ваня. Разные люди.
Что значит — «кто конкретно решил»? Университет.
Университетская гэбня.
Максим (Аркадьевич).
Кто-нибудь ещё.
Короче, Университет.
Гм.
Да, это и правда звучит как пропагандистская листовка.
Так ну и что? Это что, означает, что папа прав, нужно забить на чуму, не делать лекарства и сидеть в уголке, периодически возмущаясь, что люди такие разные?
Покачивать эдак чинно головой — мол, куда катится мир, куда катится Всероссийское Соседство, тьфу.
— Не знаю, кто конкретно, — всё ещё очень честно (и очень запальчиво, да, да, она в курсе) ответила Бровь. — Но — ну и что? Наверное, Университетская гэбня. Наверное, они не идиоты и догадываются, что всё могло — и ещё может — провалиться. Подозреваю, что они поумней нас с тобой будут — по крайней мере, поопытней в таких вопросах.
Папа смотрел на Бровь с разочарованием. Когда он это делал, у него всегда немного оттопыривалась нижняя губа.
Губа ведала, что сейчас будет. Они ещё немного поругаются, останутся при своих мнениях, но потом папа согласится больше не поднимать этот вопрос и притащит в дар очередной свитер не по размеру (свитера по размеру Брови продавались разве что в единственном на весь город зоомагазине, в разделе товаров для ручных крыс — микроскопическая комплекция тоже была щедрым генетическим даром, спасибочки). Папа почему-то уверен, что Бровь любит огромные свитера.