Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)
Шрифт:
И, резко повернувшись, исчез в освещенных дверях, а лакей поспешил следом.
– Сдается, вас на службу возьмут, - сказал тогда Архаров.
И тогда лишь к нему вышел Левушка.
Архаров и Левушка, сидя на тюфяках, обувались, чтобы пойти завтракать, а Матвей Воробьев пугал офицеров докторскими байками про ожившие чумные трупы, когда Левушкин взгляд скользнул под соседний стул - и там остановился, а рожица отобразила недоумение.
– Что
– спросил Левушка, тыча пальцем под стул, рядом с которым стоял архаровский баул, так что это пространство, огороженное изголовьем тюфяка, баулом и стенкой, как будто все принадлежало Архарову.
– А что?
– Лохань какая-то под тряпицей, - встав и потопав, чтобы ноги удобнее обустроились в башмаках, сказал Левушка.
– Какая еще лохань?
Левушка нагнулся и тут же, морща нос, выпрямился.
– От чумы, что ли, оберегаешься?
Никодимка, посреди гостиной бривший Артамона Медведева, смахнул с бритвы пену и тоже подошел поглядеть. Даже опустился на четвереньки, держа при этом бритву на отлете.
– Уксус, - доложил он.
– Только весь высох.
– Вспомнил, - буркнул Архаров.
– Кыш отсюда.
На дне лоханки лежали драгоценности из сундука, прихваченные, чтобы как-то облегчить жизнь мортусам - на случай, если их вернут в тюрьму. Архаров держал их наготове до последнего - до того вечера, когда Орлов определенно пообещал мортусов, участвовавших в поимке мародеров, не возвращать в тюрьму, а пристроить к делу. И составленный Левушкой список уже лежал в еропкинском кабинете.
Архаров знал одну малоизвестную истину: дважды карать за один и тот же грех плохо, но дважды вознаграждать за одно и то же доброе дело - может, даже и хуже. Если, скажем, Господь сам вознаградит несоразмерно доброму делу - на то его воля, а человеку надобно быть осторожнее, дабы ближние не избаловались и не принялись клянчить награду еще и в третий раз.
Граф Орлов уже довольно отплатил бы мортусам за труды и отвагу, избавив их от заключения и вернув в общество, определив на места, где они смогут честно прокормиться. Доплачивать к графскому благодеянию, как рассудил Архаров, незачем, и так изрядно. Но не себе же брать сундучные сокровища! И не сдавать же их теперь в казну, когда сундук давно уже принят, описан и оприходован! Вот сраму было бы… И не за окошко же швырять…
Он крепко задумался - и раздумье продолжалось до самого того мига, как Архаров вдел в рукава мундир и привесил сбоку шпагу.
Почему-то именно шпажный эфес под левой ладонью пробудил некое воспоминание - словно бы однажды уже приходилось вот так решать, и поступать яростно и безумно, имея опору в шпаге…
Мысль, посетившая архаровскую голову, была воистину безумна - никаким здравым смыслом ее не оправдать. А тем не менее он обрадовался найденному выходу из положения - точнее, сказал себе, что радуется только удачному выходу из нелепого положения, только способу избавиться от незаконно присвоенного имущества,
Медведев тем временем предупредил, что сразу после завтрака - всем внизу собираться, и ушел вслед за прочими офицерами. Убрался и Никодимка с цирюльным прикладом.
В гостиной остались Архаров, Левушка и Матвей.
– Тучков, ты у той Жанетки бываешь?
– вдруг спросил Архаров.
– У которой Жанетки?
– удивился Левушка. Женщины или девицы с таким именем он в Москве не знал.
– Ну, у той - из ховринского особняка. Которая на клавикордах учит.
– Так она не Жанета, она Тереза.
– Один черт. Дура девка. Кормиться только тем, что учишь на клавикордах изображать и песенки петь, а дельного ремесла не знать, - такое только французишкам на ум взойдет, - сказал Архаров.
– Вот, возьми, отдай этой своей Жанетке, или как там ее, на первое обзаведение. Пусть хоть лавчонку модную откроет, что ли, с пудрой, помадой. Все кусок хлеба…
И показал на лоханку, так и стоящую под стулом.
Левушка не поленился, нагнулся, вытащил ее, снял тряпицу и ахнул.
Там лежали золотые кольца, кресты с камушками, цепочки, зарукавья - и все это вперемешку с серебром.
– Т-ты хочешь, чтоб я все это свез Т-терезе?…
– Именно так.
– Николаша, ты влюблен!
– воскликнул Левушка.
– Какое там влюблен. Жаль девку, вот и все. Одна на чужбине. И вернуться-то дуре, поди, некуда. Скажи - пусть не боится, вещицы недели две в уксусе пролежали.
Если бы самому Архарову кто-либо сказал эти слова так, как он сам их произнес, то Архаров прищурился бы с великим подозрением. Но Левушка не умел понимать намерений по скорости голоса, его оттенкам и сопровождающим речь взглядам.
– Две недели? А где они раньше были?
– Где были - там их нет.
Левушка подозрительно уставился на приятеля - откуда у него этакое сокровище?
– Николашка, ты что, в митрополитов сундук лапищу запустил?
– с комическим ужасом предположил Матвей.
Архаров не возразил, и тогда на докторской физиономии отобразился настоящий, неподдельный ужас.
Но Матвей уже уразумел, что в сомнительных случаях капитан-поручик Архаров сам себе законы пишет, и до поры промолчал.
– Так это свечные? Не твои?
– очень недоверчиво спросил Левушка.
– Это как же, Николаша?…
– Ну, ты, брат, того… - наконец неодобрительно заметил Матвей.
– Стану я своим жалованием с чужой девкой делиться. Ладно бы еще с ней побаловался… Я думал, для твоих разлюбезных мортусов деньги потребуются, тюремное житье им облегчать, ну и взял. Ты вот не догадался, что им помощь понадобится… Отдай ей как от себя, понял?
– приказал Архаров.
– Меня не поминай. И растолкуй, что это - на дело. Лавку там открыть, мастерскую, как все француженки… или замуж пускай выходит… И уезжает. Понял?