Чурики сгорели
Шрифт:
Я беседовал с ребятами из этой бригады.
— Мы коллектив коммунистического труда, и Петр Герасимович человек вроде бы идейный, только работать с ним больше не хотим. Он мыслит и говорит правильно, на словах не возразишь, а душой не согласен… Вот, к примеру, ошибешься в чем-нибудь — бригаду собирает, других рабочих зовет, на весь цех стыдит, распекает. Словно праздник у него, говорит, будто радуется. Он всегда радуется, когда замечание делает, только и ждет, как бы свою принципиальность выказать.
Беседовал со старшей дочерью Петра Герасимовича.
— Папа мне плохого не желает, хорошему учит, только жить я с ним вместе не могу. Школа мне место в интернате выхлопотала. Хотелось мне в интернат,
Встретился я и с Петром Герасимовичем. Все есть в его характере: и трудолюбие, и настойчивость, и требовательность. Не хватает только одного — человечности. А без нее не бывает ни семьи, ни коллектива, не бывает и хорошего человека.
Если изменчивое течение жизни ввести в русло раз навсегда установленных правил, убеждения превращаются в упрямство, разумные рассуждения — в догматизм. Петр Герасимович слушал лекции, запоминал лозунги и призывы, стараясь никогда ни в чем не отходить от общепринятых образцов. Он гордится своей принципиальностью. Но принципиальность не прямая передача: сказано — сделано! Принципиальность, лишенная человечности, принципиальность не из-за убеждений, а по привычке неминуемо превращается в жестокость.
В пору учебы или на занятиях политкружка Петр Герасимович не мог не слышать, что наше государство создано во имя человека. Но это так и осталось истиной вне его. Говорят, что иногда жизнь ожесточает. Возможно, но Петр Герасимович усердно ожесточал жизнь.
Долго мы говорили с Петром Герасимовичем. У меня незаметно догорела сигарета, пепел упал на пол. Я смутился: заметит Петр Герасимович, обязательно укажет на это нарушение. Но он не обратил внимания. Тень раздумья легла на его лицо. Потом вдруг ушла, взгляд стал светлым. Он сказал:
— Ну что ж!.. Людей без недостатков не бывает. И у меня есть: ни одной центральной газетки не выписываю, только заводскую многотиражку…
Я не стал спрашивать Петра Герасимовича, с трудом ли дается ему то, что он принимает за принципиальность. И так было ясно — без труда.
А меня, например, жизнь научила остерегаться тех, кто утверждает, будто еще с младенческой поры свыкся с принципиальными поступками, и даются они без напряжения, как само собой разумеющееся.
В принципиальном поступке я вижу поступок во имя идейных принципов, и он часто вопреки — вопреки твоим привычкам, обыденному течению жизни. Порой вопреки мнению одного или многих людей. Идти напролом, без оглядки, сметая все вокруг, — к этому готовы и упрямец, и маньяк. А подлинно убежденный человек не боится раздумий, он не гонит их прочь, ему знакомы и сомнения и мучительные вопросы, которые он обращает и к другим, и к самому себе. Нет, не от слабости. Он живет той жизнью, которую стремится переделать, ему не безразличны люди, с которыми он спорит. Он потому и принципиален, что сумел перебороть сомнения и поступить так, как требовали принципы. Трудно, но ничего не поделаешь. Легко может быть лишь тогда, когда в глубине души тебе безразличны и люди и дело, которым они заняты… Если тебя расхваливают за принципиальный поступок да еще ставят другим в пример, а сам ты знаешь, что совершить его ничего для тебя не составляло, — насторожись. Здесь есть над чем подумать.
Пламенным революционером и гуманистом вошел в жизнь каждого из нас Владимир Ильич. Воля, энергия, гений Владимира Ильича были отданы созданию партии, победе революции, рождению первого в мире государства рабочих и крестьян.
Когда Владимира Ильича уже не было в живых, Горький писал Ромену Роллану: «Я знаю, что он любил людей, а
Идеи, оторванной от жизни, не существовало для Ленина, так же как чужда была ему принципиальность во имя принципиальности. Он любил людей, увлекался каждым новым человеком, и в то же время дружба навсегда кончалась там, где начинались принципиальные идейные разногласия. Тем и велика принципиальность Владимира Ильича, что она никогда не давалась ему легко; каждому принципиальному решению предшествовала огромная нервная работа, каждому было отдано максимальное напряжение воли, всех сил души.
«Личная привязанность к людям, — вспоминала Н. К. Крупская, — никогда не влияла на политическую позицию Владимира Ильича. Как он ни любил Плеханова или Мартова, он политически порвал с ними (политически порывая с человеком, он рвал с ним и лично, иначе не могло быть, когда вся жизнь была связана с политической борьбой), когда это нужно было для дела.
Но личная привязанность к людям делала для Владимира Ильича расколы неимоверно тяжелыми… Если бы Владимир Ильич не был таким страстным в своих привязанностях человеком, не надорвался бы он так рано. Политическая честность — в настоящем, глубоком смысле этого слова, — честность, которая заключается в умении в своих политических суждениях и действиях отрешиться от всяких личных симпатий и антипатий, не всякому присуща, и тем, у кого она есть, она дается не легко».
В случайно выпавший свободный вечер Ленин слушал «Аппассионату». Что навеяли Владимиру Ильичу мелодии Бетховена? Чарующая музыка и змеящаяся линия фронтов, зверства кулацких мятежей, беспризорники, поезда с мешочниками, письмо, отправленное Серго Орджоникидзе в Харьков: «Ради бога, принимайте самые энергичные и революционные меры для посылки хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть. Особые поезда и отряды. Сбор и ссыпка. Провожать поезда. Извещать ежедневно. Ради бога! Ленин».
В тот вечер Ленин сказал:
— Ничего не знаю лучше «Apassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка… Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми…
Впервые читая в школе очерк Горького «В. И. Ленин», я сразу же запомнил, но так и не понял до конца выражение сормовского рабочего о том, что Владимиру Ильичу частенько приходилось «держать душу за крылья». Лишь спустя годы открылся смысл этой необычной фразы. Ленин был добр. Обстоятельства, идейная убежденность заставили Владимира Ильича быть и суровым, и непримиримым. И он бывал таким, превозмогая в себе доброту. Он превозмогал доброту. Это очень важно.
Есть и такие люди, кого лишь обстоятельства вынуждают быть добрыми. В силу этих обстоятельств они совершают добрые поступки, превозмогая в себе жестокость.
ПОГОВОРИМ О ДОБРОТЕ
Федора Петровича Соколова мы называли между собой добрым доктором. Правда, врачебной практикой он давно уже не занимался: много лет заведовал сектором Московского отдела здравоохранения. Чтобы составить представление об этом человеке, достаточно было провести несколько минут в его кабинете. И это первое впечатление оказывалось самым правильным: чем дольше ты знал Федора Петровича, тем больше оно укреплялось. Так однажды и окончательно складывается впечатление лишь о натурах естественных и открытых.