Чурики сгорели
Шрифт:
…Директора типографии ждали новые хлопоты. В марте к нему пришла делегация, ребята попросили верстак.
— Да зачем он вам нужен, верстак? — не соглашался директор. — Баловаться будете. Видали, вздумали скамейки делать! Мою мебель небось уже переломали. Если скамейки теперь нужны, так и скажите — изготовим.
— Мы будем делом заниматься, — сказал Боря Кудинов.
Верстак заполучили. Достали швейную машинку — девочкам занятие. Увлекались переплетным делом.
Первое правило отряда Миша изложил так: «Все делаем сами. В звеньях развиваем кустарные ремесла — чиним ботинки, паяем кастрюли. В отряде мастерские: столярная, переплетная. Каждое звено делает себе лавки и стол такого размера,
Звеньев в отряде было пока лишь два: звено лисиц и звено тигров. А клубом именовалась все та же комната под машинным отделением.
Но постепенно все менялось. В том числе и погода. Наступила весна. Ребята открыли окна, и в комнату хлынула талая вода. Пришла пора прощаться с этой комнатой. Отряд переводили в Центральный клуб печатников, в то здание, где смотрят теперь спектакли московского театра «Современник».
Рабочие 16-й типографии взяли шефство над отрядом. Происходило это очень торжественно. Старый рабочий коммунист Волхонский вручил пионерам знамя. А еще прочел памятку: «Что рабочие 16-й типографии поручили выполнять пионерам». Много там было хороших наказов. Такие, например: «Помогай республике в борьбе с капиталом», «При жизненных невзгодах никогда не падай духом, смело иди вперед и вперед», «Сам найди путь к коммунизму и указывай его другим».
Отряд уже был не единственным, он назывался теперь 1-м Краснопресненским отрядом. А всего на Красной Пресне появилось более трехсот пионеров. Пора бы и встретиться всем вместе.
Выбрали 7 апреля. По церковному календарю это был день святого Георгия.[8] В этот день скауты всегда устраивали праздник. Пионеры тоже решили устроить праздник, но свой — День первого костра.
Пятьсот пионеров со всей Москвы пришли в Сокольники. Разбили палатки, пели, играли, а вечером зажгли костер. Вот как писали об этом газеты: «Громадный первобытный костер, разбрасывающий искры по темной поляне, служил для маленьких пионеров символом начала большой работы по созданию в России десятков и сотен подобных организаций, способных охватить под знаменем начинающегося детского движения тысячи мальчиков и девочек»…
Лучше бы я не говорил Вовке про все про это. Он только расстраивается. Я рассказывал ему в надежде, что услышу в ответ: «И мы у себя в отряде сделаем так же». Но Вовка воспринимает иначе. Он беспрестанно сравнивает.
— Разве у нас так? У нас так не бывает. Класс — это отряд. В нем четыре звездочки. Каждые четыре дня звездочка, на большой перемене, проводит свое мероприятие. У нас и график такой висит — кто за кем. Ну, был я командиром звездочки: посмотришь на график — скоро твоя очередь подходит. А что проводить? Опять про правила уличного движения рассказывать? Иногда какая-нибудь звездочка игру придумает. В звездочке десять человек, они только десятерых из класса и вызывают на соревнование. Остальные не участвуют, сидят и смотрят…
А вот еще. Одна звездочка решила показать, как надо за столом сидеть. Еды принесли, расставили. А за стол посадили только отличников. Только их одних…
Вовка говорил долго, и я, честно говоря, растерялся. Мне стало худо, худо потому, что еще никогда не приходилось слышать такую горечь в словах сына. Я понимал, но лишь умозрительно, что Вовке не миновать переживаний, они ждут его, но не теперь, а когда станет взрослым. А он переживал сейчас и рассуждал, как взрослый.
Как же исправить настроение сыну, как встать на пути его разочарования, переубедить? Сам затеял эту игру, а теперь не знаю, как поступить.
Но не стал я напоминать сыну и о красных разведчиках. Я просто понял, что Вовка есть Вовка, а не какое-нибудь среднеарифметическое, каждая минута — это минута Вовкиной жизни, и он хочет, чтобы были заполнены не чьи-то минуты, а его. Попробуй-ка успокой его тем, что кто-то, где-то ходит в походы. Ему от этого не легче, он-то не ходит. Напомнить лишь для того, чтобы не делал обобщений, чтобы не казалось вокруг все плохо? А ему и не кажется, он если и делает обобщения, то лишь о том, что вокруг все хорошо, а у него в отряде плохо, потому и переживает.
«КТО, КАК СОНЯ, ДРЕМЛЕТ…»
И все-таки надо было что-то сказать сыну. Я неуверенно напомнил о «Пионерской правде».
— Это же твоя газета. Там пишут о том, что могут и должны делать пионеры. Ты читаешь ее?
— Читаю. Только не всегда, — признался Вовка. — Там же рассказывают о тех, у кого все хорошо. Ее взрослые для нас делают. Они узнают о чем-нибудь новом и пишут. А вот о таких, как наш отряд, где ничего нет, ничего и не пишут.
— Вовка, а если бы тебя назначили редактором «Пионерской правды»?
— Меня?
— Тебя.
— Ты все шутишь, папа.
…Выпускать первый пионерский журнал, да не какой-нибудь рукописный, а отпечатанный в типографии, решили всё те же пионеры 1-го Краснопресненского отряда. Они и назвали его «Барабан». И хоть издателем журнала намеревался быть всего лишь один отряд, задачи его мыслились грандиозными. «На зов „Барабана“ все дети рабочих соберутся и пойдут ровными рядами, разливаясь большим потоком по всему земному шару и создавая везде отряды юных пионеров. Журнал „Барабан“ будет являться громким призывом к работе и объединению». Миша Стремяков и его друзья мыслили не иначе как в масштабах планеты. А пионер Женька Крекшин даже стихи по этому поводу сочинил:
Эй! Кто, как соня, дремлет,
Не будь бездельником, встань!
Город, село и деревню
Будит наш «Барабан»…
Сегодня в Библиотеке имени В. И. Ленина получить номера журнала «Барабан» не так-то просто, чаще всего они заняты. Ученые, педагоги, писатели изучают по его страницам начало пионерского движения. Еще бы! Я не знаю другого издания, которое бы так точно передало эпоху, да еще с непосредственностью мальчишек. Очень важным документом стал этот журнал. А как появился журнал на свет, рассказывал его главный редактор Миша Стремяков. Рассказывал через год после выхода первого номера, когда редакция праздновала свой скромный юбилей.
«Редколлегия была составлена из ребят-комсомольцев, которые раньше никогда не слыхали о том, как издается подобный журнал. Журнал был настолько необходим, что нам приходилось ни перед чем не останавливаться и добиваться издания журнала… Хорошо помню 12 марта 1923 года. Осторожно вхожу в контору типографии „Красный пролетарий“ и спрашиваю:
— Где можно видеть заведующего товарища Бокова?
— Боков здесь, — слышу сзади басистый голос.
Оборачиваюсь и вижу человека среднего роста, в очках, с очень строгим лицом.