Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция
Шрифт:
Глава шестая ТВОРЧЕСТВО И ЭВОЛЮЦИЯ
1. Творчество на основе идеи
Наличие идеи в основе всякого действования, осуществляющего реальное бытие, не только не стесняет творчества, но есть, наоборот условие возможности творчества, условие всякого изобретения и всякого открытия, даже такого, толчком к которому в значительной мере служат влияния среды и случая. Любой пример творческого акта, внушенного средою, подтвердит мою мысль. Напомним, напр., следующий случай из творческой деятельности Сухово-Кобылина. В его комедии «Свадьба Кречинского» главное лицо пьесы, – Кречинский хочет, с целью поправить свои дела, жениться на дочери богатого помещика; он влюбил её в себя и добился от отца её согласия на брак. Нуждаясь в деньгах перед свадьбою, он под предлогом пари достает у невесты дорогую бриллиантовую булавку, показывает её ростовщику и, ловко подменив её заготовленною заранее булавкою с фальшивым камнем, закладывает эту поддельную булавку. Соперник его Нелькин разоблачает его и приводит полицию на квартиру Кречинского как раз в тот момент, когда он устроил пышный приём семьи невесты. Сухово-Кобылин живо изображает отчаянные попытки своего героя не сдаваться; соответственно пылкому, энергичному темпераменту Кречинского, у него в последний момент, когда он признает себя побежденным, должно вырваться характерное словечко, метко
«Сорвалось!» – пронеслось в уме Сухово-Кобылина слово, метко обрисовавшее всю эту ситуацию, и он тотчас же понял, что именно это слово должно было вырваться у Кречинского, когда он убедился, что дальнейшая борьба бесполезна.
Случайное внешнее впечатление помогло этому творческому акту.
Но как грубо заблуждался бы сторонник учений о пассивности душевной жизни, который, отрицая творческую волевую деятельность, стал бы утверждать, будто внешнее впечатление ассоциативно определило слово годное для описания его, и затем точно так же в силу ассоциации сходства это слово внесено автором в пьесу, которая как бы мозаически складывается из таких обусловленных внешне кусочков. Пути творчества прямо противоположны этому пониманию его: в уме творца уже есть целое, органически цельное, но не выраженное до конца, требующее звена, которое органически замыкало бы всю предыдущую систему. Вся душевная жизнь человека, увлеченного стремлением завершить своё дело, может на продолжительное время, даем и даже ночью во сне превратиться в волевое напряжение, оформленное готовыми частями целого и направленное на порождение заключительного акта. Если внешнее впечатление даёт материал для этого акта, то не только использовать, но даже и заметить его, как годное для целей творчества, можно не иначе как на основе уже имеющегося зародыша целого и на основе целестремительного искания.
Случайное впечатление, противоположное по своему строению той идее, из которой исходит субъект, ищущий решения проблемы, может толкнуть мысль на совершенно новые пути, однако и это влияние среды оказывается плодотворным не иначе как в соотношении с уже наличным в сознании субъекта сложным целым исканий и домыслов. Таким образом, напр., возник и моём уме основной замысел интуитивизма.
В возрасте между 18 и 25 годами я ломал голову над проблемами мирового бытия, исходя первоначально из доверия к самому наивному материализму в духе демокритовского атомизма. Освободился я от него только тогда, когда мне стало ясно, что он не может быть оправдан гносеологически; с этих пор я десятки раз приступал к попыткам построения своего миросозерцания с намерением воздвигнуть все здание из абсолютно достоверных, гносеологически оправданных материалов именно только из того, что несомненно наличествует в моём сознании имманентно сознанию. Однако, в силу скрытого все того же материализма, побуждавшего меня рассматривать мир как неорганическое множество резко обособленных друг от друга элементов, весь имманентный состав сознания представлялся мне не более как совокупностью моих ощущений и чувств; таким образом, я неизменно приходил к солипсизму и скептицизму, который мучил меня своею скудостью и самопротиворечивостью. Однажды (приблизительно в 1898 г.), в туманный день, когда все предметы сливаются друг с другом в петербургской осенней мгле я ехал с С. А. Алексеевым (автором книги «Мысль и действительность») по Гороховой улице на извозчике и был погружен в свои обычные размышления: «Я знаю только то, что имманентно моему сознанию, но моему сознанию имманентны только мои душевные состояния, следовательно, я знаю только свою душевную жизнь». Я посмотрел перед собою на мглистую улицу, подумал, что нет резких граней между вещами, и вдруг у меня блеснула мысль: «Все имманентно всему». Я сразу почувствовал, что загадка решена, что разработка этой идеи даст ответ на все вопросы, волнующие меня, повернулся к своему другу и произнёс это положение вслух; помню, с каким выражением недоумения посмотрел он на меня; С тех пор идея всепроникающего мирового единства стала руководящей моей мыслью. Разработка её привела меня в гносеологии к интуитивизму, в метафизике – к органическому мировоззрению.
Возможны случаи творческого акта, в которых искание решения проблемы как бы передается низшим субстанциальным деятелям; стоящим во главе нервных центров; тогда волевое напряжение человеческого я, после передачи цели его вниз, прекращается, и найденное через несколько времени решение вступает в сознание субъекта как нечто «данное мне». Такой тип творчества может быть обусловлен содействием не только низших, но и высших, чем человек, деятелей. О нём говорит А. Толстой:
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель.
Вечно носились они над землёю, незримые оку. [23]
В примере творческого акта Сухово-Кобылина конкретное целое уже почти готового художественного произведения служит исходным пунктом для творения завершающей детали. Иначе совершается громадное большинство изобретений, напр. технических: исходным пунктом их служит стремление к цели, выраженной общим понятием или, чаще общим представлением, отвлеченною общею схемою, которую требуется конкретизировать для действительного осуществления её. Каждый день, каждый час всякому человеку приходится таким способом решать предстоящие перед ним задачи. Я роняю, напр., ручку пера, она закатывается под шкаф. Как достать её оттуда? У меня возникает стремление приблизить к себе закатившийся предмет и неиндивидуализированное общее представление орудия, подобного палке; я оглядываюсь кругом и тотчас внимание сосредоточивается на предмете окружающей среды соответствующем цели, на сачке для ловли бабочек, стоящем в углу комнаты, и т. п.
[23] Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землёю, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гeте великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде глубокой, вселенской,
С образом сходен предвечным своим от слова до слова!
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.
Много в пространстве невидимых форм и неслышимых
Много чудесных в нём есть сочетаний и слова и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.
O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И, как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака – всe ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье -
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье!
Октябрь 1856
История множества изобретений, без сомнения, такова. Можно было бы себе представить, что, напр., глиняная обожженная посуда явилась впервые следующим образом. Первобытный человек несёт своему больному ребенку воду из ручья горстью; это неудобно, если расстояние велико; он оглядывается, в чём бы принести её; на глаза попадается скорлупа кокосового ореха, может быть, даже полная воды; она становится для него посудою, данною самою природою. Далее, на месте костра он находит обожженный ком глины с углублением в нем, использует его для принесения воды и начинает сознательно и намеренно обжигать глину, чтобы делать из неё посуду. Рефлексолог или психологассоциационист мог бы попытаться изобразить всю историю изобретений как дело случая, влияний среды в сочетании с механизмом рефлексов [CCXC] или ассоциаций. Такой ученый упускает из виду, что случайные восприятия пройдут мимо, забудутся и не приведут к полезному результату: кроме них, необходимо стремление субъекта к цели, стояние в центре его внимания или хотя бы на пороге сознания идеи цели и неопределившееся, не конкретизированное общее представление пути для достижения её; только попав на эту почву, восприятие подхватывается субъектом с удовлетворением, иногда с жадностью, как то именно, что требуется, и мысленно вносится в идеальный план осуществления цели [CCXCI] .
[CCXC] Так, напр., В. Савич, сторонник объективной психологии Павлова, написал статью «Попытка уяснения процесса творчества с точки зрения рефлекторного акта», где пытается объяснить все творчество Дарвина как ряд условных рефлексов.
[CCXCI] О том, что случай имеет второстепенное значение для творческого акта, см. И. Лапшин «Философия изобретения и изобретение в философии», т. П, гл. 4, XXI, Прага, 1924.
Настроенность всех душевных сил в направлении решения определенной проблемы у многих учёных, философов, изобретателей требует свободы от других обязанностей, особенно от тех, которые требуют приспособления к сложной изменчивой обстановке текущей жизни. Нередко ученый, избираемый несколько лет подряд на должности ректора университета, декана факультета, утрачивает способность к продолжению научной работы. И неудивительно: чтобы согласовать интересы различных частей учреждения друг с другом, чтобы отстаивать его перед обществом и государством, нужно всегда иметь на пороге сознания множество мелких и крупных проблем (то защита автономии в случае какого-либо конфликта, то помещение для какой-нибудь студенческой столовой, то приветствие министру народного просвещения и т. д. и т. д.). Несколько лет такого напряжения и связанной с ним перестройки всех привычек душевной и телесной жизни может навсегда оторвать ученого от прежнего научного творчества его.
До сих пор шла речь об отдельных поступках человека и об идее в основе их. Но выше было уже сказано, что то же учение может быть применено ко всему организму человека. Всё строение организма и все биологические функции его есть сложный поступок субъекта [CCXCII] . Высший субстанциальный деятель, строящий свой организм и управляющий им имеет в виду все органы, все соотношения их и процессы как единую идею, подлежащую реализации. В союзе с другими деятелями низшего типа он осуществляет эту идею, как певец арию, не с характером необходимости, а свободно, внося вариации и изобретения, соответствующие, условиям места и момента. Биологические процессы повторяются шаблонно лишь до тех пор, пока они удовлетворяют деятеля осуществляющего их, пока цели его остаются прежними и средства для достижения их находятся в среде. Таким образом, идея, напр., человеческой формы бытия не есть принудительная природа субстанциального деятеля, имеющего теперь человеческий организм; этот самый деятель мог находиться раньше на низшей степени развития; тогда он организовал себе тело низшего порядка, чем человеческое, напр., может быть тело какого-либо вида животных или, напр., систему какого-либо нервного центра в теле другого человека.
[CCXCII] См., напр., такое учение у виталиста-зоолога Е. Шульца «Организм как творчество»
Усвоение субстанциальным деятелем идеи человеческого организма можно представить себе следующим образом. В составе организма человека находится множество деятелей низших ступеней развития, чем человеческое я. Все они в союзе с человеческим я осуществляют более или менее важные функции тела, становясь причастными идее человеческого организма в более или менее полной, степени. "Те из них, которые в полной мере усваивают идею человечности, становятся в момент зачатия организующим центром зародыша нового человека. Жизнь других живых существ и размножение их следует понимать аналогично этому учению о человеке.
Поскольку множество деятелей подчиняются одному высшему деятелю, усваивая его идею, получается столь целостное единство, что действия, производимые ими, исходят как бы от одного-единственного субстанциального деятеля. Лейбниц, говоря о таких союзах монад называл их термином «сложная субстанция» и связь их, устанавливающую такое единство, называл vinculum substantiale. Особенно ярко она обнаруживается в том, что можно назвать целостною причинностью сложного существа: центральный деятель органического целого, будучи сверхпространственным, непосредственно влияет на остальных подчинённых ему сверхпространственных деятелей так, что все они сообща производят сложное действие, все "стороны которого координированы друг с другом и так единодушно осуществляются, как если бы они исходили не от множества, а от одного-единствейного деятеля. Так напр., какой-нибудь опасный прыжок совершается человеком под одновременным влиянием я, согласующего в одно целое деятельность глаз усиленную деятельность сердца, сокращение множества мышц [CCXCIII] .
[CCXCIII] О понятии целостной причинности см. Burkamp, Die Struktur der Ganzheiten *.