Чувство вины
Шрифт:
На прощание нотариус похлопал Мишу по плечу и напутствовал:
– Вы можете гордиться вашим дедом. Надеюсь, встретимся нескоро.
Уезжать сразу после оформления дарственной было неудобно. Выходило, приехал только ради наследства и, получив желаемое, больше в одиноком старике не нуждается. Пускай он вернется через несколько дней, но… Не найдя никаких моющих средств, Миша, преодолевая отвращение, взялся ножом отскребать облепленный газетами кухонный стол.
– Чего расхозяйничался?!
– Стол хочу отмыть. Грязный очень, – оправдался Миша.
– Нечего тут! Езжай. Звонить будешь раз
Смущенный отказом от помощи и обрадованный одновременно избавлением от гадкой уборки, Миша съездил в магазин, накупил продуктов, электрочайник, который был встречен недовольным бурчанием, зарядил баллон газом и укатил с чувством освобождения от тяжкого груза.
Катя, выслушав подробный, приправленный комическими деталями рассказ о получении наследства, смеялась и едва не плакала одновременно.
– Хоть он и отказывается, надо помогать. Старики все упрямые. На выходных вместе поедем, порядок наведем. Ему жить-то осталось совсем чуть-чуть. Может, в город его перевести?
– Он не согласится.
– Я с ним поговорю, согласится. Он тебе хоть и не родственник, но все равно надо помочь. Честно сделал то, о чем твой дедушка просил. Мог бы какой-нибудь сиделке завещать. Нельзя старика одного бросить.
Мишу завертели дела, встречи с иностранцами, долгие переговоры, затягивающиеся до глубокой ночи. Каждый раз, когда он собирался звонить облагодетельствовавшему его старику, что-то мешало. То работа, то поздний час. А потом он снова забывал. Опомнился дней через пять, не раньше.
Заметно нервничая, Миша набрал номер. Автоматический голос сообщил, что телефон находится вне зоны действия сети. Миша не волновался – в деревне плохой прием. Перезвонил снова. На этот раз гудки. Дождавшись автоответчика, сбросил и снова набрал. Гудки. В течение всего дня Миша звонил в каждом перерыве, на каждом перекуре. Никто так и не ответил.
С трудом дождавшись окончания встречи, на которой он был прикомандирован к юристу нефтяной компании, Миша помчался в деревню. Пустая улица, валящиеся дома. Показалось, улица стала уже, а дома накренились сильнее и вот-вот прихлопнут Мишу.
Дверь на веранду, как и в прошлый раз, оказалась не заперта. Дверь в дом открыта…
Старик лежал поперек порога своей комнаты.
Миша кувырнулся к нему:
– Эй! Вы чего?! Вы живы?! Эй!
Миша тряс старика словно куклу. Ненавидел его за то, что он может вот так вдруг умереть. Стал щупать пульс. На запястьях. На шее. Побежал за зеркальцем. Не нашел, вернулся с пустыми руками.
Раздался знакомый пук. Миша никогда так не радовался пердежу. Тем более чужому.
– Чего суетишься… – булькая горлом, прошамкал скукоженный рот.
– Жив!
Миша поцеловал костлявую руку. Любовь к этому вонючему, едва живому непонятно кому вдруг наполнила его. Захватила и согрела.
Он доволок ожившего до кровати.
– Помоги сменить, – старик с усилием задрал байковую рубашку на боку. – Ночью автоматчики приходили, сегодня старшой их вернется.
–
– Стоит вон, сторожит, – старик мотнул головой.
Миша посмотрел в сторону кивка. Табуретка.
– Боятся, как бы я не убег, – скривился улыбкой старик. – Смени пока.
Указал на упаковку сменных калоприемников.
Сраженный его галлюцинациями, Миша поставил чайник.
Как быстро развивается болезнь. Неделю назад был абсолютно трезвомыслящий человек.
Наполнил таз кипятком. Перекинув стариковскую руку через шею, дотащил его, словно раненого, до стула. Отлепил раздувшийся переполненный пакет, омыл ярко-бордовую, кровяную кишку-трубочку, торчащую краником из бледного живота. Намылил кожу рядом с кишкой и стал аккуратно брить отросшие волоски старинным станком. Странная мысль мелькнула в голове. Странная и отвратительная. Захотелось эту кишку срезать. Такой лишней она показалась. Такой раздражающей. Гадкой и вожделенной. Покоя не дающей. Миша с трудом удержал свою руку от непроизвольного движения.
Он тряхнул головой, стал промокать кожу вафельным полотенцем. Снял предохраняющую бумажку с клейкого кружка, продел отросток в отверстие в пакете, приклеил пакет к бледному боку, хорошенько прижал к коже.
– Ничего. Завтра к врачу поедем. Поправишься. А хочешь помыться? – улыбнулся Миша. – Давай я тебя помою. Будешь чистенький!
Миша разжег плиту. Взгромоздил на конфорку ведро воды. Подтащил нагреватель поближе. Растопил печь. Когда вода забурлила, наполнил корыто, разбавил ледяной из колодца. Расплескивая колышущуюся гладь, успел укорить себя за несообразительность – надо было пустое корыто принести и на месте наполнить. Помог старику стянуть байковую рубашку, майку, носки шерстяные, штаны синие. Вооружившись завалявшейся губкой для мытья посуды, Миша принялся тереть маленькое, белое, беззащитное тело. Взбухшие вены, сморщенные складки, красные сосуды. Дряблый ребенок. Наконец у Миши появился ребенок, большой, нелепый, старый ребенок, и он с ним нянчится. Натирая спину, Миша невзначай прижался к гладкой макушке.
– Когда Вася Валентину в дом привел знакомиться, она болтать стала, – заговорил Степан Васильевич неожиданно. Будто мочалкой Миша кнопку «play» задел. Будто тепло и нежность запустили механизм, активировали старика. – Товарища Сталина назвала преступником.
– У мамы отец репрессирован, можно понять. А вы откуда знаете?..
– Я Васе сказал, что Валентина для меня не существует.
Миша вздохнул. Бедняга путает себя с его дедом. Был, наверное, такой случай, дед ему рассказал. Эх, дурацкие стариковские принципы. Существует не существует. Как будто непонятно, кто такой был этот ваш товарищ Сталин. Да и как можно из-за слова «преступник» так заводиться.
– Бежать мне надо, – старик неожиданно схватил Мишу за шею, проявив молодую силу. В самое Мишино ухо захрипел, его голову к себе пригнув. – Когда у них пересменка будет, ты мне с пайкой перо передай, а я уж сам управлюсь.
И, ослабнув, отпал, тяжело дыша, от Мишиной шеи, будто вампир насосавшийся. Миша потер кожу, на которой краснели следы хватки.
– Давай сначала домоемся, а потом и все остальное успеем, – ласково попросил Миша, намыливая правое плечо старика.