Чужак
Шрифт:
– «Уилл-Просперити» – единственная шахта, на которой сейчас есть места. Так что деваться мне некуда.
– Всегда можно эмигрировать. Или попробовать что-то другое. Вроде мюзик-холлов, например.
– У меня ужасная морская болезнь, так что нет и речи о том, чтобы пересечь океан. Что же до мюзик-холлов… – Его низкий гортанный смех завораживал. – Не думаю, что мне заплатят за песни и танцы. – Саймон с любопытством взглянул на собеседницу. – Но вы ведь тоже работаете на «Уилл-Просперити» и вроде не собираетесь покидать эти места, верно?
Мимо
«Потому что они знают: я ничего не могу поделать против них. К тому же я одна из лучших дробильщиц», – подумала Элис и откровенно ответила:
– Я не могу уехать. Полагаю, вам дали жетон, чтобы заплатить за еду и ночлег на эту неделю, да?
– Верно. Пять шиллингов.
– Королевская плата! – Элис присвистнула. – А вы читали то, что выбито на этой штуке? Она имеет хождение только у нас в деревне. И по-другому здесь не платят. Только проклятыми жетонами.
– Значит, никто не может сэкономить ни пенни? Люди даже не могут купить билет на поезд, чтобы уехать в другое место?
– Именно так.
Путь им пересек узкий ручей с каменистым дном. Время от времени кто-нибудь перекидывал через ручей доску или две, чтобы его было легче перейти, но доски долго не держались: людям больше нравилось перепрыгивать по камням – то было как бы напоминанием о детстве.
Саймон ловко перескакивал с камня на камень и, сделав всего несколько шагов, приземлился на другом берегу. Бросив сумки на землю, он протянул руку, чтобы помочь Элис. Этот галантный жест сбил ее с толку. Для любого жителя деревни было вполне естественным переходить ручей, и никто не думал помогать другому. И ей не нравилось дотрагиваться до этого мужчины. Нет, не совсем так. Ей не нравились ощущения, вызванные этими прикосновениями – прикосновениями чужака.
Проигнорировав протянутую ей руку, Элис приподняла юбки и стала перепрыгивать с одного камешка на другой, пока не оказалась на противоположном берегу. «Ничего страшного в том, что он увидит мои ноги, – подумал она. – Сапоги у меня почти такие же, как у него. Ничего соблазнительного в этой грубой коже».
Они продолжили путь, и Элис вновь заговорила:
– Кроме того, я больше ничего не умею, кроме как работать на шахте. И здесь же работают все, кого я знаю. На шахте работал мой отец, его отец и отец его отца. И мой брат. А все предки моей матери по женской линии были дробильщицами или нянчили дома детей. Так что шахта – моя жизнь, – добавила Элис с вызовом в голосе и тут же с удивлением подумала: «Я что, оправдываюсь?»
Нет, она гордилась своей работой и людьми,
Как этот Саймон. Совершенный незнакомец. Да, он очень красив, но она его не знала. Впрочем, она может кое-что о нем узнать.
– А где живут ваши родные? Родители, братья, сестры… жена.
«Не слишком ли я дерзкая? – подумала Элис, покраснев. – Но он вроде бы не обиделся».
– Сестра – в Бакстоне, отец – в Шеффилде, а жены у меня нет.
«У меня нет никаких причин радоваться такому ответу, – решила Элис. – Ни малейших!»
– Вы могли остаться в Шеффилде, – заметила она. – Там много работы.
– Все, кого я знаю, работают на фабриках по производству ножей. Мир сужается до точильного колеса. Я даже вступил в армию, в инженерные войска. Именно там и научился обращаться с различными машинами.
– И как?
– Что «как»? – вскинул брови Саймон.
– Это сделало мир не таким узким?
До сих пор она не бывала дальше Ньюклея и то – очень недолго. Весь остальной мир казался ей ужасно интересным, ужасно привлекательным и ужасно большим. Ох, какой потерянной она бы почувствовала себя там совершенно одна…
– О да, Индия, Южная Африка – поразительные места… Напоминают о том, что в жизни есть вещи гораздо важнее, чем быть просто англичанином.
Должно быть, Элис удивилась такому ответу, потому что ее спутник добавил:
– Похоже, я застал проницательную и умную мисс Карр врасплох.
– Большинство бывших солдат, побывавших там, называли эти страны «дикарскими» или «языческими». Не «поразительными».
Саймон с улыбкой ей ответил:
– В мире много разных людей. На некоторых не слишком хорошо сидят выданные им мундиры.
Элис начинала понимать, что ее собеседник именно из таких людей. Глядя на кусты живой изгороди справа, она увидела старый вяз с согнутыми от ветров ветвями. Она видела это дерево дважды в день всю свою жизнь, и все же сейчас впервые в жизни она заметила по пути из шахты в деревню что-то новое и удивительное – человека с лицом аристократа, выговором рабочего и взглядами философа. Причем держался он, расправив плечи, словно не провел десятилетия, скорчившись в шахте, но гордо маршировал по земному шару.
– «Уилл-Просперити» не походит на другие шахты, – заметил он. – Там платят настоящими деньгами. Не жетонами. Я думал, нечто подобное делают только в Америке, в лагерях лесорубов и на рудниках. – Неплохо бы ему узнать историю этого места, если он собрался здесь работать.
– Лет десять назад на руднике сменился хозяин. Американские и австралийские рудники сильно понизили цены на медь. Больше половины шахт Корнуолла закрылись. Мы все были уверены, что и нам конец, и посчитали это благословением Божьим. Но тут какие-то люди предложили выкупить шахту. – Элис со вздохом покачала головой. – Никто из нас не представлял, какова будет цена. А потом стало слишком поздно.