Чужак
Шрифт:
Часы на прикроватном столике показывали четверть третьего, когда в дверях появилась ее старшая дочь в огромной футболке «Оки-Сити тандер», из-под которой четко виднелись ее ноги.
– Мам? Ты спишь?
– Нет, не сплю.
– Можно к тебе?
Марси откинула легкое одеяло и подвинулась. Сара прилегла рядом и, когда Марси ее обняла и поцеловала в макушку, горько расплакалась.
– Тише, не плачь. А то разбудишь сестренку.
– Я не могу не плакать. Я все думаю о тех наручниках. Извини.
– Тогда плачь тихонько.
Марси обнимала дочь, пока та не затихла. Минут через пять она решила, что Сара уснула, и сама попыталась заснуть. Теперь, когда обе дочери были рядом, может быть, у нее получится хоть
– Его ведь не посадят в тюрьму?
– Конечно, нет, – ответила Марси. – Он не сделал ничего плохого.
– Но невиновных людей тоже сажают в тюрьму. Иногда они сидят в тюрьме много лет, пока кто-нибудь не докажет, что они ни в чем не виноваты. И они выходят на волю уже совсем старыми.
– С твоим папой такого не произойдет. Он был в Кэп-Сити, когда случилось… то, за что его арестовали.
– Я знаю, за что его арестовали, – сказала Сара, вытирая глаза. – Я не глупая.
– Конечно, нет, солнышко.
Сара беспокойно заворочалась.
– Наверное, у них были причины.
– Может быть, они думают, что у них есть причины. Но они ошибаются. Мистер Голд им все объяснит, и папу отпустят.
– Хорошо. – Долгая пауза. – Но я не хочу ходить в летний лагерь, пока все не закончится. И Грейси тоже не надо туда ходить.
– Вас никто не заставляет ходить в лагерь. Пока побудете дома, а осенью, когда начнется учебный год, все это станет лишь воспоминанием.
– Плохим воспоминанием, – сказала Сара и шмыгнула носом.
– Да, согласна. А теперь давай спать.
Сара заснула. Марси, согретая присутствием обеих дочерей, тоже заснула, но ей снились плохие сны. В этих снах Терри опять и опять уводили те двое полицейских, и Байбир Пател беззвучно плакал, а Гэвин Фрик стоял потрясенный и не верил в происходящее.
До полуночи в окружной тюрьме было шумно, как в зоопарке во время кормежки: пьяные горланили песни, пьяные горько рыдали, пьяные стояли у решеток и громко переговаривались друг с другом. Кажется, где-то завязалась драка, хотя Терри не понимал, как такое может быть: все камеры были одиночными. Разве что драчуны лупили друг друга через решетку. Где-то в дальнем конце коридора какой-то мужик во весь голос выкрикивал первую фразу шестнадцатого стиха третьей главы Евангелия от Иоанна:
– Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог НАШ ГРЕБАНЫЙ МИР!
Пахло мочой, говном, каким-то едким дезинфицирующим средством и макаронами с жирным соусом, которые, видимо, были на ужин.
Я впервые в жизни попал в тюрьму, изумлялся Терри. Прожил на свете сорок лет и угодил в тюрьму, в тюрягу, за решетку, в каменный мешок. Подумать только.
Ему хотелось испытать злость и гнев, праведный гнев, и, наверное, завтра гнев все-таки грянет – завтра, когда взойдет солнце и пошатнувшийся мир снова встанет на место, – но сейчас, в три часа ночи с субботы на воскресенье, когда пьяные вопли и песни сменились храпом, пердежом и редкими стонами, Терри чувствовал только стыд. Как будто он и вправду сделал что-то плохое. Вот только если бы он действительно сделал то, в чем его обвиняли, он бы не чувствовал никакого стыда. Будь он чудовищем или больным извращенцем, способным сотворить с ребенком такую мерзость, он бы чувствовал только отчаяние зверя, попавшегося в капкан и готового сказать и сделать все, что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Или нет? Откуда ему знать, что мог бы думать и чувствовать такой человек? С тем же успехом можно пытаться
Он не сомневался, что Хоуи Голд его вытащит. Даже теперь, в самый темный, в самый глухой ночной час, все еще пребывая в растерянности после того, как его жизнь изменилась за считаные минуты, он в этом не сомневался. Но он понимал, что ему никогда не отмыться до конца. Его отпустят с извинениями – если не завтра, то на суде в понедельник, если не на суде, то на следующем этапе, видимо, это будет слушание Большого жюри в Кэп-Сити, – но он знал, что увидит в глазах своих учеников, когда в следующий раз войдет в класс, и, вероятно, на его карьере детского спортивного тренера можно будет поставить крест. Руководящие органы наверняка отыщут какой-нибудь благовидный предлог, чтобы снять его с должности, если он не уйдет сам. Потому что после таких обвинений ему уже никогда не быть полностью невиновным в глазах соседей в Вест-Сайде, в глазах всего города. Для всех он останется человеком, которого арестовали за убийство Фрэнка Питерсона. Человеком, за чьей спиной люди будут шептаться: Нет дыма без огня.
Будь он один, он бы как-нибудь справился. Что он всегда говорит своим мальчишкам, когда те возмущаются, что судья не прав? Успокоились, собрались и играем. Играем дальше. Но дело в том, что не ему одному надо собраться и играть дальше. Клеймо останется и на Марси. Косые взгляды и шепоток за спиной на работе и в бакалейной лавке. Подруги, которые вдруг перестанут звонить. За исключением, может быть, Джейми Мэттингли, но у него были сомнения даже насчет нее.
И у него есть две дочери. Сара и Грейс станут либо изгоями, либо мишенями для злых изощренных насмешек, на которые способны только дети их возраста. Он надеялся, что Марси хватит ума держать девчонок поближе к себе, пока не закончится этот кошмар – пусть лишь для того, чтобы не подпускать к ним репортеров, – но даже осенью, после того, как его оправдают, на них все равно останется черная метка. Видите этих девчонок? Их папу арестовали за то, что он убил мальчика и засунул ему в задницу палку.
Он лежал на своей койке. Смотрел в темноту. Вдыхал тюремную вонь. Размышлял: Нам придется уехать. Может быть, в Талсу. Может быть, в Кэп-Сити. А может, и вовсе в Техас. Наверняка мне удастся устроиться на работу, пусть и не тренером по бейсболу, футболу или баскетболу. У меня хорошие рекомендации. Меня не могут не взять на работу, хотя бы опасаясь иска о дискриминации.
Вот только арест – и причина ареста – будут следовать за ними повсюду, как шлейф густой вони. Особенно это коснется его дочерей. Хватит и одного «Фейсбука», чтобы их отследить и навсегда заклеймить позором. Отцу этих девчонок сошло с рук убийство.
Он понимал, что не надо об этом думать. Сейчас надо отставить все мрачные мысли и попытаться хотя бы немного поспать. И ему не должно быть стыдно за себя лишь потому, что кто-то другой – Ральф Андерсон, если точнее – совершил ужасную ошибку. Посреди ночи подобные вещи всегда представляются хуже, чем есть. Вот о чем следует помнить. К тому же в его нынешнем положении – он сидит в камере окружной тюрьмы, обряженный в мешковатую арестантскую робу с надписью УИН [4] на спине, – его страхи неминуемо разрастутся до размеров колесной платформы на уличных шествиях. Утром все будет казаться не таким мрачным. Он был в этом уверен.
4
Управление исполнения наказаний. – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.