Чужаки
Шрифт:
И ей прозвание это тоже как-то подходило. Хотя старуха и не шаталась по окрестным селам, не орала песен и на людях навеселе не показывалась, а все ж таки в сморщенном ее лице, в выцветших голубеньких глазках проскакивало что-то бесшабашное, неудержимое, от чего сын пошел. Говорят, смолоду она первой веселухой была. Что плясать, что стопку опрокинуть, что с парнями в стогах кувыркаться - лишь бы весело.
Оттого и сына своего она не осуждала. Не пилила его за то, что хозяйство не ведет, неделями дома не ночует, а приходит либо под мухой, либо с синяком под глазом. Не зудела, не кричала, не кидалась словами горькими, а сразу ставила на стол тарелку щей
Само собой, и народу вечно вертелось вокруг него тьма. Все больше любителей выпить, как говорится, на холяву. Такие, пока у тебя деньги есть,-друзья не разлей вода, а кончились деньги - пройдут мимо, не признают. Но были у Гуляя и верные спутники, Ерофеич например. Тот хоть уже и пожилой, и семейный, а то и дело возле Гуляя грелся. Нашумит на него жена, накричит, туды твою растуды; а она у него жутко злая была, бывало, что и дралась. А он рыхлый мужик, губы дрожат, сейчас бежит Гуляя искать. Знал, что тот его без утешения не оставит, хоть красного, а нальет, последние штаны продаст, а нальет.
У Ерофеича денег никогда не было. Жена за него приходила в контору за получкой. Ей давали, потому что связываться не хотели. Больно уж злая была баба и языкатая. Не уступи ей - так она как только не обзовет. На всю деревню ославит.
– Сожрет она меня,- жаловался Ерофеич своему утешителю.- Как есть со всеми потрохами слопает. Ей ведь дом мой нужен, чтобы полюбовников держать. Молодая еще кобылища - у нее одни жеребцы на уме. А я что... Сырой совсем, больной весь... Я ей без интересу.
– А чего брал молодую,- смеялся Гуляй.- Или, может, влюбился?
– Какое там,- вздыхал Ерофеич.- Думал, здоровая, работящая, а что с бельмом - так даже лучше: никто не уведет. Вдовцу, да еще с двумя детями, одному нельзя. Еще ладно были бы пацаны, а то девки. За ними нужен женский глаз. Ну, вот и взял... На свою голову. При дочерях она еще не так... Руки распускать стеснялась. А как подросли мои девки да повыскакивали замуж, тут мне совсем хана. За день наломаешься, идешь домой, а у самого мысль: "Мать честная, кабы помоложе был, ушел бы куда подальше и пропадай все пропадом..." Думаешь, а идешь...
– Дай ты ей раз промежду зенок,- встревал молодой Соус.
Этот Соус был при Гуляе чем-то вроде ординарца. Он и за вином бегал, и закуску мог сварганить почти что из ничего.
Однако в деревне его не любили за жуликоватость и дурной нрав. Бывало, глаза зальет и пойдет куролесить. У кого курицу сопрет, у кого рубаху с веревки сдернет, а встретит девку, так норовит ее обжать прямо на улице, а то и лапу под юбку запустит. Девка вопит:
– Уйди, такой-сякой, противный...
А он ее матюгами. Лапает и ухмыляется.
И как его только не учили и как только не называли. А ему хоть плюй в глаза - все божья роса. Утрется и опять за старое.
Правда, раз он через свою дурь чуть не лишился жизни. Зажал он как-то
С тех пор Соус как будто прилип к Гуляю. В бригаду к нему попросился. Гулял с ним заодно и работал рядом. Хотя какой из Соуса работник. Зато выпивку раздобыть мог в любое время дня и ночи. Любому магазинщику умел за кожу влезть. Тот ему:
– Нету. Завтра утром привезут. А Соус ему свое:
– Вот так и дурят нашего брата.
И начнет права качать.
Продавцу станет тошно, он и даст ему из своих личных запасов, только чтобы не слышать и не видеть такого покупателя.
Прозвище Соус получил тоже благодаря своему занудству. Пришел он как-то в столовую. Дают ему котлеты, а он в амбицию. Видишь ли, в меню написано "Котлеты с гречкой плюс соус", а соуса-то и нет. Значит, дурят нашего брата. За соус берут, а никакого соуса нет. Денежки, стало быть, себе в карман, а ты, будь любезен, хавай без соуса. Ему и так и сяк объясняли, что меню вчерашнее, что за соус с него денег не взяли, и раскладки показывали - он знай твердит, что его обжулили. Пришлось поварихе наскоро делать какой-то соус, иначе он бы ее со свету сжил. С тех пор его иначе как Соусом никто не называл.
Не удивительно, что такого человека не любили, потому что и сам он никого не любил. Даже женщин, до которых уж очень был охоч. Может быть, именно эта неразделенная страсть привязала его к Гуляю, которого всегда окружали любительницы весело провести время, а может быть, он действительно испытывал благодарность к своему спасителю и выражал это тем, что таскался за ним всюду, как собачонка какая-нибудь.
Так или иначе, а держались они вместе - Соус, Ерофеич и Гуляй. Вместе пили, вместе ели и работали вместе, в одной бригаде, в которую и попал Новосел.
Этого Новосела звали Серегой. А в Синюхино он прибыл аж из самой Сибири. Но не потому, что там, в Сибири, жилось ему худо, и не оттого, что чужая сторона прибавляет ума, а просто жена в Россию просилась. Со свекровью ли не поладила, по родным ли местам затосковала. Кто его знает, а только не жилось ей в Сибири, хотела переехать. Серега, в общем, не возражал. Парень он был молодой, любопытный, на подъем легкий. В армии побывать успел, а следовательно, дорожку из родных мест уже знал.
Между ними было решено, что он поедет вперед, устроится на работу где-нибудь поближе к ее родным местам, а потом, как уж он обоснуется, и она с дочерью приедет.
Вот так и получилось, что оказался Серега в Синюхино. Поселился он на квартире, а работать устроился в бригаду Гуляя. Сам выбрал это место, никто не неволил. Наоборот, директор просил его поработать на складе. Там позарез нужен был весовщик. А он ни в какую. Только механизатором хотел. Узнал, в какой бригаде не хватает людей, и к Гуляю:
– Возьми, не пожалеешь.
Гуляй, не долго думая, взял. А парень и впрямь оказался жадным на работу. В первый же день на уборке сумел он обскакать и Соуса, и Ерофеича. До Гуляя ему, конечно, было далеко, но чувствовалось, что в этом деле он не повинен. Комбайн-то ему дали из тех, что сразу после уборочной наметили списать.