Чужаки

Вафин Владимир Александрович

— Строиться, ублюдки! Кому сказал!

— Построились, вафлы. Вы че, совсем нюх потеряли? — кричали «воры».

— Строиться по отрядам! — орали воспитатели.

Угрюмые, в крови подростки стали строиться. Директор одернул китель и, застегивая его на все пуговицы, пошел вдоль строя, вглядываясь в озлобленные глаза пацанов. Отойдя от строя, он вдруг развернулся и, вложив в голос всю мощь, взревел:

— Вы еще об этом пожалеете, ублюдки! Я вам устрою...

Пацанов после усиленной строевой подготовки, разборок в кабинете директора отправили в баню. На голых телах многих из них были видны синие кровоподтеки, рубцы.

К Емеле, печальному

на вид мальчишке, подошел 3ефир и отобрал у него новые трусы.

— Отдай, — начал просить пацан.

— Верни, Зефир, — раздался за его спиной спокойный, твердый голос.

Он резко обернулся. Перед ним стоял Санька и вытирал голову.

— Слушай, Уралец, ты снова тянешь на старшаков, — сжав кулаки, проговорил Зефир. — Ты думаешь, если Михей в «кондее» сидит, то можно права качать?!

Он не успел договорить. Сильный удар свалил его на пол. Зефир поднялся и, прикрывая рукой челюсть, прошипел:

— Все, паскуда, хана тебе...

Когда он выскочил из душевой, к Сане подошли пацаны.

— Ты, Санек, прям, как гладиатор, — с восхищением произнес один из них.

— Да, пацаны, мы, действительно, как гладиаторы. У нас вытравляют душу, заставляя драться друг с другом, ментам на потеху. И таких, как Зефир, Шуруп и всякая мразь, уже поставили на колени, чтобы они, как сторожевые псы, охраняли нас. Только на псов они не похожи. Шакалы они.

Рустам где-то раздобыл гитару и пацаны, кто был в наряде, собрались в спальне послушать его тоскливые песни о воле, о доме, о тех, кто ждет. Санька, дослушав песню «Гимн малолеток», подошел к нему и попросил гитару. К удивлению собравшихся ребят он, быстро поворачивая колки, подстроил инструмент, потом поставил аккорд. Пацаны притихли в ожидании.

...И в бою «кто сильней!» он знал лишь свои кулаки.Здесь «ломали» живых детей, сжав свободу в тиски.Затянули петлей, скрутив по рукам и ногам,Заставляя закон учить и читать по слогам.

Пацаны, которые возвращались из кино, не досмотрев скучную картину, услышав слова песни подходили ближе к Саньке и останавливались, как вкопанные.

Сквозь решетки окна глядел он на призрачный свет.Он боялся звезду убить, может, скорый рассвет.Словно в сердце вошло стекло и заныло в груди.Сквозь колючую сеть прошел, сквозь конвоя ряды...

В спальню влетел Казбек:

— Где Уралец? Его Цезарь зовет в бытовку.

Санька допел куплет и встал, отложив гитару. Рустам пытался удержать его, положив руку на плечо, но тот сбросил ее.

— Не надо... не стоит, это мое дело...

— Тогда возьми, — Рустам разжал ладонь, и Санька увидел лежавший на ней кастет.

— Нет, я сам! — сказал он и пошел в бытовку.

Войдя, он увидел Цезаря, оседлавшего стул и щелкавшего ногтями по зубам. Возле него разместился Михей. За спиной Саньки встали Казбек и Шуруп.

— Что же ты, Уралец, — вызывающе начал Цезарь, — не хочешь жить по нашим законам, не уважаешь «воров», мочишь «старшаков»?! Это же беспредел, анархия. А мы анархию не уважаем.

Он отодвинул стул и,

оскалив зубы, подошел к Саньке. Шуруп с Казбеком схватили его за руки и Цезарь ударил его в солнечное сплетение. Ожидая удара, Санька напряг пресс, оттолкнулся от державших его парней и ногами ударил Цезаря в лицо. Тот отлетел, сметая на своем пути стулья. Санек пригнулся и, подставив подножку, бросил через бедро Казбека, а правой рукой нанес удар Шурупу, мешком рухнувшему в угол. Заметив, что на него надвигается Михей, Санька подпрыгнул и выбросил ногу, впечатав ее в его лицо. Коротким ударом в челюсть он встретил Цезаря. Почувствовав на себе чьи-то руки, обхватившие его сзади, Санька резко откинул голову назад и ударил затылком. Шуруп взвыл от боли и зажал нос, останавливая хлынувшую кровь. Подлетевший Казбек наотмашь полоснул Саньку заточкой. Тот попытался отскочить, но лезвие успело чиркнуть по майке, оставив на ней алую полоску. Перехватив руку Казбека, Санька загнул внутрь его кисть и резко надавил на нее. Казбек вскрикнул от боли и выронил заточку. Санька огляделся вокруг и, зажав рукой кровавую рану, вышел из бытовки. В его глазах уже угасал звериный блеск. Пройдя мимо столпившихся пацанов, он сел на свою кровать.

Сквозь толпу протиснулся Рустам.

— Сильно резанули? — с участием спросил он.

— Да нет, слегка, — поморщился Санек. — Сигареты есть? Закури.

Рустам закурил, затем, стряхнув пепел на ладонь, потер им рану.

Кто-то из подростков тоже закурил, чтобы получилось побольше пепла. Саньке протянули чистую майку.

— Рустам, выйдем, — надев ее, произнес он.

Они вышли из корпуса. За ними увязалось несколько парней.

— Назад, пацаны, в спальню. Емеля, останься, — сказал Санька.

Когда все ушли, он долго стоял, задумавшись, а потом обреченно произнес:

— Это все, теперь меня потянут на зону за этих козлов.

— Точняк! И что ты думаешь делать? — спросил Рустам.

— Я тут обкашлял, короче, пока киношку крутят меня не хватятся. Я решил уходить в побег. Поможешь, Рустам?

— Идем к хоздвору, — после минутного размышления твердо произнес Рустам.

Санька с Рустамом и Емелей подошли к питьевому фонтанчику. Постояв около него немного, они огляделись по сторонам.

— Нужно добежать до бани, а там в кустах спрячемся, — сказал Рустам.

Пригнувшись, парни добежали до кустов акаций. Санька хотел было двигаться дальше, но Рустам остановил его. По аллее с обходом шли заместитель директора с дежурным.

Когда они скрылись из виду, пацаны ринулись в сторону хоздвора. Большой фонарь освещал закрытые двери гаражей, большую кучу угля и кочегарки. В домике «обслуги» было темно. Только у хозяйственных ворот в «дежурке» горел свет. Пацаны пробежали по хоздвору и остановились у большой кучи щебенки.

— Емеля, — шепотом позвал Санька, — отвлеки дежурного — и прощай! Я один пойду. Понял?

— Понял. — Емеля пожал протянутую руку и, поднявшись во весь рост, пошел к вахте.

Санька с Рустамом, крадучись, подбежали к забору и укрылись за толстыми стволами тополей.

— Вот и все, — с грустью произнес Санька. — Ты со мной, Рустам?

— Нет, Санек, я тебя прикрою. Сделаю вид, что ухожу в побег, «рвану» в другом месте.

— Прощай тогда. Может встретимся на Урале. Бывай!

Они коротко обнялись.