Чужая боль
Шрифт:
— Правду сказать, Раюша, мне тоже было бы не по душе подобное поручение.
Она обиженно замолчала: «Проявлять такое благородство легче, чем пойти и выстоять в очереди». Но позже она решила, что действительно не очень-то последовательна: терпеть не могла черты «доставалы» у своего первого мужа, а вот мальчишку послала…
…Перед сном Сережа сказал Виталию Андреевичу:
— Ни за что, — он раздельно произнес эти слова, — ни за что не буду пользоваться
— И правильно. Ты должен быть в десять раз честнее нас, в сто раз смелее.
— Но у тебя столько орденов… — Сережа впервые сказал «тебя».
— Дело не только в них… Каждый день быть смелым гораздо сложнее.
— Как это!
— Защищать правду. Везде. Чего бы тебе это ни стоило.
Мальчик помолчал:
— Постараюсь…
А Виталий Андреевич еще долго не мог заснуть. «Не было ли Рае за материнской спиной легче, чем сейчас!» — с тревогой спрашивал он себя.
Правда, он старался, в чем только мог, помогать, не признавал деление домашней работы на мужскую и женскую… Да и Сережу настраивал так же. Недавно, когда он предложил мальчику до прихода мамы сварить борщ, Сережа фыркнул:
— Это не мужской труд!
Виталий Андреевич посмотрел иронически:
— Значит, превратим маму в рабыню, а сами будем почитывать приключенческие книги!
Сережа не нашел что ответить.
Нет, Рае надо больше помогать…
Виталия Андреевича очень тревожила потрясающая рассеянность Сережи. Он мог в магазине купить книгу, которая уже была в его домашней библиотеке, собраться пойти в школу в домашних туфлях, часто где-то забывал или терял авторучку, перепутывал расписание, всюду опаздывал.
Виталий Андреевич подарил ему блокнот и заставил записывать все, что надо сделать, приучал пользоваться будильником.
Как-то, отчаявшись, даже накричал возмущенно на мальчишку: тот не выполнил требование матери убрать за собой. Сережа нахмурился:
— Терпеть не могу сердитых!
— Но я же хочу тебе добра. Значит, нельзя требовать!
Мальчик смягчился.
— Можно, но не так сердито. — И еще мягче: — Я понимаю — ты хочешь воспитывать… Был бы я тебе безразличен, ты не тратил на меня свои нервы…
Чувствуя неловкость от официального обращения «дядя Виталий», Сережа стал называть его «Дяви».
— Дяви, у тебя сегодня плохое настроение?
— Да…
— Почему!
— Из-за твоей безалаберности. Ушел в школу и не привел в порядок свою комнату. Посмотри!
Виталий Андреевич открыл дверь в его комнату: на постели валялся глобус, одежда внавал лежала на стуле, стол
— Подумаешь, большое дело, — дернул плечом Сережа.
— Очень большое… На фронте беспорядок стоил крови. Может, мне убрать за тебя!
Брови у Сережи страдальчески сдвинулись:
— Несчастье на мою голову!
Но все убрал честь по чести.
Первое время он старался лавировать между матерью и отчимом, выискивая те щели разнобойных требований, что могли бы облегчить ему жизнь.
— Мам, Дяви сказал… но я…
— Ну, раз он сказал…
— Дяви, мама почему-то запретила, но я…
— Ну, раз она запретила…
Тогда он бросал Виталию Андреевичу с досадой:
— Не пойму, кто из вас главный!
Виталий Андреевич улыбался:
— Оба главные.
Глаза мальчишки сверкали лукаво.
— Но ты выполняешь все, что говорит мама, — сожалея, чуть ли не сочувственно произносил он. — Значит властвуешь, но не управляешь.
Ах ты ж, хитрюга!
— У настоящего мужчины в доме должен быть патриархат! — невиннейшим голосом замечал он.
— Я люблю твою маму, и мне доставляет удовольствие делать так, как ей хочется… Но важные решения мы принимаем вместе.
— Ты даже с бабушкой дипломатничаешь. В конце концов, должен в доме чувствоваться глава семейства! — настаивал Сережа.
«Должен, не должен… Видно, парень, ты истосковался по „твердой власти“».
Да, с бабушкой было нелегко. Она часто появлялась в доме Кирсановых, очень помогала дочке вести хозяйство, но, сама того не ведая, портила внука. Виталию Андреевичу не всегда хватало выдержки, чтобы не вмешаться. Обычно начиналось с пустяка:
— Бабунь, где иголка? Я пришью пуговицу к пальто.
— Давай я пришью.
— Нет, я сам.
— Ты будешь долго возиться. Лучше садись за уроки.
— Да нет, я скоро.
— Давай, давай, а то ты отрежешь нитку вместе «с мясом».
Виталий Андреевич деликатно спрашивал позже;
— И до каких лет, Анастасия Семеновна, он не будет сам пришивать свои пуговицы!
Анастасия Семеновна обидчиво поджимала губы.
— Уже недолго ждать… Может быть, я вовсе не нужна в вашем доме!
— Ну что вы, Анастасия Семеновна, зачем же так? Мы очень ценим то, что вы для нас делаете. Очень! Но разрешите и мне быть отцом. Вы за то, чтобы я им был?