Чужая дуэль

Исайчев Игорь Валентинович

— Эко ты, братец, хватил, — усомнился я, — Отпрыск такой фамилии выкупает шлюшку из бардака и при все честном народе открыто с ней сожительствует? Как-то не верится. Его папаша пополам бы порвал.

— Истинный крест, барин, — Андрюха истово перекрестился, — Как говорю, так и было. Так мало того, их превосходительство Николай Александрович, когда с Христинкой-то схлестнулись, сумасбродить перестали, по кабакам бражничать, да со всякой шелупонью вязаться. Может поэтому, папаша их глаза и закрывал. Понял, что от добра добра не ищут.

— Он

то может и понял, — мои пальцы напряженно скрипели плохо выбритой от неумения пользоваться опасной бритвой щетиной на подбородке. — Только теперь я ничего не понимаю. По моим данным, покойник перед смертью куролесил так, что дым коромыслом по всей округе стоял.

Стахов возмущенно всплеснул ладонями.

— И кто ж тебе барин, такого наплел?

— Да так, — неопределенно пожал я плечами. — Люди болтают.

— Я не знаю, что где болтают, — рубанул рукой воздух Андрюха, — но с прошлой Пасхи Николай Александрович вели себя тише воды, ниже травы. Ты вот у дружка свого спроси, околоточного. Он власть, врать не будет. Все как есть подтвердит.

— Спрошу, обязательно спрошу, — машинально протянул я, напряженно переваривая неожиданные сведения и вдруг меня осенило. — Слушай, а ты что-нибудь про отношения между братом и сестрой Прохоровыми, знаешь?

Стахов опустился рядом со мной на корточки, достал из кармана трубку и начал размерено ее набивать. Я терпеливо ждал окончания процесса. Тем временем Андрюха выбив сноп ослепительных искр, запалил трут огнива, прикурил, окутавшись сизым ядовитым облаком. Несколько раз затянувшись, он хитро прищурился на меня.

— Только между нами, барин, ты уж не продавай никому… Когда я в прошлом годе освободился, то бедствовал совсем. Никак фарт не шел, а тут с бабенкой столкнулся дворовой, из имения Прохоровского. Пожалела она меня, подкормила, ну я, разумеется, отработал сполна, — Андрюха игриво подмигнул. — И тут-то мне в голову и пришло у хозяев ее пошустрить. Ну и стал, вроде как между делом выспрашивать, что к чему. А бабы, они что? Винца ей плеснешь, так она до утра готова языком чесать. Такого наболтала…

— Чего такого-то? — не выдержал я столь пространного вступления. — Ближе, ближе к делу.

— Дык я и говорю, — как ни в чем ни бывало, продолжил Стахов, — от дворни-то никаких секретов нет. Плохо Николай Александрович с сестрицей ихней жили. Прям как кошка с собакой. Та все на братца папаше жаловалась. Никого не стеснялась, криком кричала, что, мол, загнать его надоть, куда подале, где Макар телят не пас. Фамилию, мол, позорит. Женихов распугивает. А когда их превосходительство с Христинкой сошелся, да вроде как остепенился, сестрица и вовсе с цепи сорвалась. Кажный Божий день как резаная голосила, что родный брат открыто со шлюхой проживает, а в нее, мол, пальцем тычут и обсмеивают.

— И чем дело кончилось? — я достал папиросу из портсигара и закурил.

— А я почем знаю? — принялся выколачивать трубку Андрюха. — Пропала моя бабенка. Вот вдруг взяла и пропала.

Я уж грешным делом струхнул, что про мой интерес по простоте душевной кому трепанула. На дно тогда залег. А ее больше нет, не видел.

Поднявшись с коряги, я потянулся и кисло посмотрел на осведомителя.

— Да уж, Андрей Васильевич, не порадовал ты меня. Совсем не порадовал. Ничего полезного от тебя я сегодня не услышал. Все больше пустой треп, да бабьи сплетни какие-то… Ни хрена ты не заработал.

— Как же так, барин! Как же! — дурниной взвыл Стахов. — Я ж костьми ложусь. Днем и ночью без роздыху землю носом рою. А ты не заработал, — теперь в Андрюхином голосе дрогнула слеза.

Я не выдержал и расхохотался.

— Ну, ты брат ей-богу, артист. Талантище. Хоть сейчас на сцену… Только за это выступление и получишь целковый. Но смотри, — мой указательный палец с силой ткнул в его грудь, — Последний раз я такой добрый. Еще раз пустым придешь, будешь лапу сосать… И давай-ка днями отведи меня к этой… как ее… Христине. Хочу ей пару вопросов задать… Да про Самохина не забывай. Очень мне любопытно, кто его на перо посадил и куда бумаги запропастились?..

Остаток дня прошел в бестолковой суете, вымотавшей не хуже напряженной работы. Завалившись спать сразу после ужина, я проснулся среди ночи от тревожного гула набата. Заполошно подхватившись с кровати, метнулся к окну. Где-то в слободе полыхал пожар и кровавые блики беспорядочно метались по комнате.

Бросив взгляд на часы, я обнаружил, что стрелки показывали начало пятого и утро уже вступило в свои права. Сладко зевнув, вдруг с удивлением понял, что сон куда-то испарился. С сомнением покосившись на раскинутую кровать, я накинул халат и вытряхнул из пачки папиросу.

Как водится, курение натощак отозвалось болезненным спазмом в желудке и противной сухостью во рту. Чтобы заглушить тянущую боль, ничего не оставалось, как применить обычное средство — спустится в столовую и чего-нибудь перехватить на скорую руку.

С горящей свечой в руке я шагал по лестнице, тревожа сторожкую тишину спящего дома шарканьем мягких войлочных туфель по скользкому мрамору ступеней и свистящим шелестом ткани атласного халата.

В столовой, тускло освященной едва чадящей в дальнем углу керосиновой лампой, сгорбился в кресле старый лакей, заполошно подхватившийся, стоило мне скрипнуть дверью.

Я неподдельно удивился:

— Тебе-то что не спится, а?

Старик, подслеповато щурясь на меня, проскрипел:

— Мне, барин, на том свете черти перину взбивают. Сколько тех ночей-то осталось? Жаль их на сон тратить.

— Ну, как знаешь, — я не пылал желанием чуть свет выслушивать философские обоснования стариковской бессонницы. — Раз уж ты здесь, организуй винца и закусь какую-нибудь. А то ко мне тоже что-то сон не идет. Справишься?

— Сей момент, — поклонился лакей и тяжело опираясь на деревянную клюку, захромал на кухню.