Чужая душа - потёмки
Шрифт:
— Эдвин, за что они меня так? — вздыхала я, уткнувшись вечером в плечо любимого. — Надеюсь, хоть ты не веришь во всю эту мерзость?
— Разумеется, нет. На моих глазах ты всего лишь целовалась с Липнером. Хотя, если не только целовалась…
— Только! — оборвала его на полуслове.
— Да какая разница, это твоё дело. Нет, Агния, ты не послушница, но до распутной девицы тебе далеко, — он щёлкнул меня по носу. — Очень далеко. Да и раз краснеют уши, значит, морально устойчивая. А все эти рассказы о демонах… Те, кто их придумал, — двоечники, не знакомые с анатомией.
Понимаю,
Мы сидели в гостиной. Эдвин разрывался между мной и проверкой контрольных работ. За окном догорали последние солнечные лучи — апрель месяц на дворе, денёчки стали длиннее. Прошло целых три недели с тех пор, как Лазавей произнёс: 'люблю', а моя крепость добродетели пала. Цветочно-конфетный период в самом разгаре, узнаём, привыкаем друг к другу. У себя ночевала редко, предпочитая радовать Эдвина завтраком. Питался он отвратительно, без меня бы с голоду умер, сгорел на работе.
— Эдвин, хочешь сказать, что тебя всё устраивает? — подняла голову, заглянув Лазавею в глаза. Слишком спокойно он реагирует на эту дрянь, неужели ему плевать, а я — всего лишь очередная? Дороговато обходится тогда Эдвину развлечение!
— Нет, конечно, — скривился Лазавей, — просто я не мальчишка, чтобы драться со всеми, кто забыл прополоскать рот с мылом. Вот узнаю, кто главный сказочник, тогда с ним и поговорю. Серьёзно и с глазу на глаз. Обещаю, что он перед тобой извинится и понесёт наказание.
Судя по выражению лица Эдвина и сжавшимся пальцам, шутнику не поздоровится. Я не жалею — ещё чего! — с удовольствием бы добавила, благо деревенские бабы волосы драть умеют.
— Что там у тебя с сущностями? — вернул мои мысли к учебному процессу Лазавей. — Я тебе просто так зачёт не поставлю, учи.
— Завалишь, чтобы не испортить репутацию?
— Агния, — Эдвин отложил стопку листов и потрепал меня по волосам, — помнится, я давно объяснял, что мухи и пирожки отдельно. Я ни-ког-да не поставлю зачёт за красивые глазки.
Тяжело вздохнула: никаких свиданий, одни книги, потому как треклятые сущности познаваться не желали. А этот поросёнок даже помощь не предложит: мол, все студенты равны. Хотя бы не твердит, что Академия не женское дело.
— Что пригорюнилась, русалочка? — меня обняли и посадили на колени. — Ты не дурочка, разберёшься.
Твоими бы устами, Эдвин…
Слухи прекратились резко и внезапно. Поговаривали, что к этому приложил руку ректор. Охотно верится, потому что студенты просто так языки не прикусят. Особо отличившиеся, помятые после объяснений с Лаэртом, подходили с извинениями. Только девчонки продолжали бухтеть. Оно и понятно: не нравилось, что я крутила роман с преподавателем старше меня на… Словом, Эдвину оказалось несколько больше, чем я предполагала. Не ровесник Ары с Осунтой — и то хорошо.
Поймав меня в коридоре, Лазавей сообщил, что сплетник пойман. Им оказалась Осунта Тшольке. Конечно, у кого ещё яда больше, чем у змеи, а любовные обычаи демонов изучены очень уж хорошо? Только голова этой стервы могла выдумать такое! Эдвину стоило большого труда успокоить меня, убедить, что скандал никому не нужен.
—
Долго не могла понять, о чём это Лазавей, а потом сообразила — речь о происшествии в пустоши. И ведь прав Эдвин, идиотка я.
Осунта явилась к нам со Светаной сразу после занятий и положила на стол прикрытый полотенцем пирог. Раздула ноздри и с минуту сверлила меня глазами.
— Извини, — наконец процедила Тшольке. — Желаю счастья!
И ушла, громко хлопнув дверью.
Светана спросила взглядом: 'Что это было?'. Я пожала плечами, решив не порождать новую волну сплетен. Осунта, судя по всему, закопала топор войны и сдалась.
Предчувствия не обманули: магистр Осунта Тшольке больше не строила никаких пакостей, успокоилась и ничем не выделяла меня из толпы студентов.
Слухи о разгульной жизни преподавательской пассии к маю улеглись: стало не до того, умы занимала сессия. Мой тоже, буквы по ночам снились. Эдвин нередко вытаскивал из-под меня книгу, будил и напоминал, что неплохо бы запереть библиотеку и поспать пару часиков, а то загремлю в лазарет. Сам Лазавей привык ложиться поздно, за полночь.
Когда было время, Эдвин помогал с учёбой. Его методы отличались от методов Алоиса, терпению Лазавея можно было только позавидовать. Но ведь и Академия не Школа иных, некромантов нужно держать в ежовых рукавицах.
Потом о помощи пришлось забыть: Эдвин днями и ночами пропадал в учебных корпусах и даже не реагировал на мои попытки приласкать. Поневоле задумаешься, кому сложнее даётся сессия: студентам или преподавателям.
С грехом пополам осилила все предметы, получив оценки не ниже 'пяти'. Эдвин поставил 'шестёрку' — не помогло ни обиженное: 'Я учила!', ни полный мольбы взгляд. Справедливости ради, Лазавей оценку не занизил, просто вопрос выпал каверзный. Зато по демонологии получила 'девятку' — единственная из всех. Ещё бы, если с демонами знакома, от нежити убегала, а Алоис байки о нечисти постоянно травил!
После сессии встал вопрос о поездке в Ишбар: надо же помочь Маргарите и Ксержику? Пока доберусь, мачеха и родит. Только имена для детей не придумала, а надо бы, чтобы Алоис за дверь не выставил. Он, думаю, шутил, но проверять не хотелось — лучше сразу подготовиться.
Эдвин согласился помочь с 'доставкой' до места назначения, но сам жить у Ксержиков не собирался:
— У меня дела, Агния, прости. До конца июля побудешь без меня.
Наши отношения продолжались, но, увы, не переросли во что-то большее, чем любовные встречи. Я бы с радостью перебралась к Эдвину, уступив всю комнату Светане, но тот не предлагал. Да и жизнь с женщиной с ребенком под одной крышей — это не то же самое, что дни и ночи с любовницей. Нет, Марица вроде Эдвину нравилась, но особых восторгов я не заметила. Словом, не желал Лазавей становиться отцом чужого ребёнка и супругом его матери. Я, однако, не теряла надежды, старалась окружить его теплом и уютом, чтобы стать частью повседневности.