Чужая игра для Сиротки
Шрифт:
Нокс перестает улыбаться.
Совсем перестает, и налет мальчишеской бесшабашности сползает с его лица, словно пришедшая в негодность маска. Он снова тот самый сухой и черствый Палач короля, от которого следует держаться подальше, а дочери предателя короны — тем более.
Он немного прищуривается, скрещивает руки на груди и от того, какими широкими становятся его плечи, у меня чуть сильнее бьется сердце.
Это… ерунда.
Даже не симпатия.
Просто, каким бы подлецом и негодяем не был Нокс, нельзя не признать,
Ох, Плачущий, прости меня за эти неподобающие мысли!
— Как вам будет угодно, юная леди, — чеканит он, и от этого голоса мурашки по коже. — Но, если вы позволите, прежде чем уйти, я все же дам вам пару наставлений, в коих вы, конечно же, не нуждаетесь, потому что одному Хаосу известно, что творится в вашей хорошенькой головке. У вас есть два выхода: изображать гордячку и провести вечер в комнате на радость вашим злопыхателям, или принять мою омерзительную помощь и утереть всем нос. Честно говоря, не представляю, чтобы герцогиня Лу’На выбрала второй вариант. Хотя, — он окидывает меня рассеянным взглядом, — в последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что противоречия в вашем характере заслуживают моего самого пристального внимания. Хорошего вам вечера, герцогиня.
Он подчеркнуто официально кивает и уходит, оставив мне ворох мыслей и сомнений.
Глава шестьдесят седьмая
Когда стрелки часов сползаю к времени начала бала, я издаю глубокий вздох и с тоской гляжу, как большая, украшенная эмалью бронзовая стрелка медленно отклоняется вправо.
Бал начался.
Конечно, он проходит во дворце, и все девушки давно отправились туда через специально подготовленные Врата, но мне все больше кажется, что я слышу и грохот музыки, и шорох пышных платьев, и перестук каблуков.
Наверное, в Темном саду не осталось ни одной живой души — даже слуги украдкой сбежали, чтобы поглазеть в запотевшие окна на красоту и лоск светской жизни.
Но стоит об этом подумать, как кто-то украдкой скребется в мою дверь и я, почти уверенная, что это Орви, тоскливо отвечаю предложением войти.
Эсми просачивается в комнату, словно воровка.
Смотрит на меня, а потом на гору коробок, к которым я так и не притронулась.
— Миледи, да как же так? — Она часто моргает и нервно теребит край накрахмаленного до хруста форменного передника. — Как же без вас-то?
Я пожимаю плечами.
Это самая нелепая и дурацкая ситуация, которая только могла со мной случиться.
Сейчас даже кажется, что та проклятая ночь, когда я столкнулась с как две капли воды похожей на меня герцогиней Лу’На, не была и близко такой ужасной, как то, что происходит сейчас. Тогда по крайней мере можно было все списать на очень странную шутку богов, а сейчас пенять не на кого.
— Можно я… — Эсми потихоньку подступается к «башне». — Ну… хоть одним
Я снова передергиваю плечами.
После подвязки, которую Нокс самонадеянно попытался мне всучить, не сомневаюсь, что во всех этих коробках что-то пошлое, вульгарное и совершенно… омерзительное.
Будь оно неладно, прилипчивое слово!
Горничная берет ту, что лежит в самом низу, быстро распускает шелковый бант и снимает крышку.
— Светлые боги… — слышу его тихий почти благоговейный шепотом.
А потом она вынимает оттуда пару туфель.
И у меня непроизвольно сводит в груди, потому что это… что-то невероятное.
Они как будто созданы из хрусталя — пара маленьких туфелек на высоких острых, как иглы каблуках, украшенные серебром и цветами. Я только успеваю подумать, что они как будто живые, когда Эсми, притронувшись к лепестку пальцами, вскрикивает:
— Да они живые, миледи! Богами клянусь — пахнут даже!
Я проглатываю искушение попробовать самой.
Хрустальные туфельки, герцог?
Так вообще бывает?!
Эсми вынимает из коробки бархатную подушку, с величайшей осторожностью ставит их сверху, и хватается за коробку побольше.
На этот раз мое терпение сдает до того, как она справиться с лентами.
Успеваю отобрать коробку, сдернуть крышку и…
Пенное, невесомое светло-розовое облако буквально льнет к моим рукам.
Оно все тянется и тянется наружу, пока не свисает с моей руки длинными пышным шлейфом, расшитым тончайшим шелком того же цвета.
Это, конечно же, платье.
И когда я, становясь напротив зеркала, прикладываю его к себе, сердце пропускает удар.
Оно не пошлое и не вульгарное.
Оно… лучше чем все, что существует в этом мире.
— Миледи! — Эсми всплескивает руками и ее полный восторга взгляд красноречиво говорит, что все это мне подойдет. — Да что ж это такое-то! Такая красота! Вы всех этих…других леди за пояс заткнете! Я уж видела, во что она вырядлись — как курицы! Не то, что вы!
Она тут же округляет глаза, видимо испугавших своих высказываний в порыве чувств, и залепляет рот для верности сразу двумя ладонями. Только часто-часто моргает, видимо ожидая какой-то моей реакции.
Я не знаю, что делала бы настоящая герцогиня — возможно, среди благородных леди и существует порядок, предписывающий отчитывать служанок за неподобающие высказывания в адрес других благородных леди, но я-то не настоящая герцогиня.
Так что просто с улыбкой прижимаю палец к губам, давая понять, что ее слова дальше этой комнаты не выйдут.
— Миледи, я вам и прическу сделаю! — громким шепотом говорит Эсми, глядя на меня с немой мольбой. — Ваше Величество глаз не оторвет!
Я снова поворачиваюсь к зеркалу, медленно делая пару заученных танцевальных па, немного шевеля юбкой, как будто уже в бальной комнату и кружусь в ритме вальса.