Чужая корона
Шрифт:
Но, думаю, чего уже теперь! Сам себе налил до самых краев, выпил… а закусывать не стал, ничего в рот не лезло. Сижу, на Анельку смотрю. Она вся белая, глаза в слезах, щеки тоже в слезах, но молчит. Я говорю:
— Когда это было?
Она:
— Восемь дней тому назад. Войт пришел, а с ним все они, все наши Купинки…
— И твои братья?
— И братья. Войт на меня кричал, братья молчали.
— Чего кричал?
Она надулась, как мышь, не отвечает. Я говорю:
— Ладно, ладно, не хочешь, так не говори. А дальше что было?
— Ничего. Наш Коляй их встретил, конюшню
Тут она опять замолчала. Я разъярился, говорю:
— Нет, договаривай!
Она тогда:
— А ты договорил? Вот так теперь и я: то, что он мне сказал, это наша великая хлопская тайна!
Я аж вскочил! Ох, не любил я этого! Чего она меня все время своим хлопством попрекает?! Да если б кто другой мне хоть бы половину такого сказал, так я бы не раздумывая ш-шах!…
А тут вскочил и сразу сел, сижу, молчу. Потом, долго помолчавши, говорю:
— Они совсем ушли?
— Совсем.
— К Демьяну?
— Да, к нему.
— А кто их увел? Или они сами ушли? Приходил к ним кто-нибудь? Сманивал?
— Да, — говорит она. — Был у них один какой-то человек. Но я его не знаю, я его только один раз и видела.
— Ладно, — говорю я, — ладно. И наш Коляй с ними ушел?
— Ушел. И Крыся с ним. Купинки теперь пустые. А ты ведь не уйдешь?
Что мне тогда было отвечать? Правду сказать? А зачем ей такая правда?! А тихо, незаметно развернуться да уйти…
Нет, думаю, куда еще идти, зачем спешить, у меня до полнолуния еще три дня, я не себя жалею, что меня жалеть, а что Анелька, а как теперь с ней? Вот и сижу я, молчу. Потом как будто бы надумался и говорю:
— Куда мне от тебя? Никуда, только в смерть.
Ее заколотило всю, кричит:
— Юзаф! Нельзя такое говорить!
— А! — говорю. — Тут говори не говори, а еще никто на этом свете от смерти не спрятался. И что нам теперь здесь безвылазно сидеть? Да что мне тот Демьян и его помогатые! Чьи Купинки? Мои! Вот пойду и их проведаю.
Ага! Она будто бы не понимает! Она сразу:
— Юзаф, и я с тобой! И аркебуза не бери! И саблю тоже!
Подумал я, подумал, а потом:
— Ат, бабы, бабы! Ладно! Пусть будет по-твоему. Пошли!
Мы и пошли.
От моего палаца Купинки стоят недалеко — шагах в трехстах. Там всего восемь хат. Зато место высокое, здоровое, называется Малый Бугор. А на Большом Бугре живу я. На полдороге между нами, по правую руку, небольшое озерцо, для моих и для хлопских уток. Туда и наши свиньи ходят, если им это бывает надо. Там же мой Коляй моих коней поил. А еще там есть большой дикий камень у самой воды, я в прошлом году с того камня Анельку на руках к себе отнес, с той поры она моя. Войту это очень не понравилось. Знал я это, знал, хоть никто мне того не говорил. А чего там было говорить?! Это же давно всем известно: хлопы считают нас, панов, Божьей карой. Вот по-ихнему и получается, что лучше жить в голоде, в холоде, но от панов подальше. По их понятиям я Анельку загубил, вот и не пошел он к родной дочери на свадьбу. А потом и совсем одичал — загубил моих коней!..
Ну да и ладно, это дело прошлое. А настоящее было такое: я хотел взять
Э, думаю, что-то я не то задумал. Зубы стиснул, сижу. Анелька сидит рядом, затаилась. Потом берет меня тихонько за плечо…
Я как вскочу! Она:
— Юзаф, ты что?!
— Так, — говорю, — задумался. Дурь это, Анелька, пойдем-ка домой, чего нам здесь делать?
Она спорить не стала, мы пошли. Я шел и думал: вот место проклятое, больше моей ноги здесь не будет!
Только место было ни при чем. Вот пришли мы домой. Собаки, почуяв меня, разбежались, попрятались. Я тогда хотел было зайти на конюшню, да как-то сразу передумал. И правильно: а чего на пустое смотреть?!
Зашли в палац. Не знаю, что и делать. Маюсь, хожу из покоя в покой. Потом придумал: снял со стены аркебуз, стал его разбирать, собирать, чистить, смазывать. Потом снял второй аркебуз, его наладил, потом третий…
Так до самого темного я с ними и провозился. Анелька у себя была, в опочивальне, после ходила по хозяйству, после готовила и собирала на стол.
Сели, поели. Я был голодный, много ел, а говорить почти не говорил. Да и чего было говорить, когда ничего хорошего мне на ум не приходило, а дурное говорить я не любитель. После легли, как и положено мужу с женой. После она скоро заснула, а мне не спалось. Лежал, ворочался, ворочался…
После вдруг слышу: волк завыл. Воет и воет, все громче и громче. Я сел на кровати, в окно смотрю, волка слушаю.
Вдруг чую: Анелька не спит. Повернулся — и точно: глаза у нее открытые, она смотрит на меня. Ночь, за тучами луны почти не видно…
А я, как дикий зверь, все ясно вижу. Да еще меня такое зло взяло: чего это, думаю, она за мной подсматривает?! Я так и хотел ей сказать, но все-таки как-то сдержался, говорю:
— О, волк завыл. Чего это он вдруг?
А она:
— Так он и прошлой ночью выл, ты его просто не слышал.
— А раньше выл?
— Нет, раньше его не было. Он только со вчерашнего…
Тут я совсем разъярился, почти что кричу:
— Так что же, по твоим словам, получается?! Что это я волков с собой вожу? Так? Нет? Отвечай, когда тебя спрашивают!
Она, вижу, испугалась, побелела. Вскочила, за меня схватилась, шепчет:
— Юзаф, Юзаф, опомнись! Ляг, любый мой, я тебя пожалею!
— Ат! — я кричу. — Жалеть! Что за брыдкое хамское слово!
Потом соскочил с кровати, схватил аркебуз, выбежал на крыльцо, смотрю по сторонам…