Чужая маска
Шрифт:
– Сейчас, когда мы будем пить первую рюмку под горячее, – сказала супруга Березина, водружая красивое блюдо на середину стола, – я попрошу слова. Хочу сказать тост.
– А где Николай? – спросил кто-то из гостей. – Ирочка, куда вы его дели? Он пал бездыханным, сраженный стрелою Амура?
Ирина снова поймала взгляд Мельниченко. «Все, хватит, – подумала она. – Надо с этим покончить раз и навсегда. Мое терпение истощилось».
– Ваш юный банкир еще не настолько опытен, чтобы понимать, на чем можно делать деньги, а на чем – нет, – сказала Ирина, поднимая бокал шампанского. – Вот, собственно, об этом я и хотела произнести тост. Все, кто здесь присутствует, или почти все, знают нашу семью давно
Все расхохотались, кроме Березина. Даже опасная Мельниченко смеялась, даже высокомерный Гущин кривил губы в едва сдерживаемой улыбке. Ирина поняла, что каждый из них примерил ее слова на себя и нет за этим столом ни одного человека, который бы их не понял, потому что слова эти подошли каждому, как умело сшитое платье.
Место справа от нее по-прежнему пустовало, и спустя некоторое время Ирина снова вышла на кухню. Николая нигде не было, он ушел, воспользовавшись суматохой. На кухонном столе лежала записка:
«Уважаемые Сергей Николаевич и Ирина Андреевна! Прошу извинить меня за то, что покидаю ваш праздник, не попрощавшись. Но моя дама проявила неожиданную обидчивость, и после телефонного разговора с ней я понял, что должен мчаться искупать свою вину перед ней за то, что оставил ее в новогоднюю ночь. С праздником вас и всего вам самого доброго. Николай».
«Что ж, парень не на шутку расстроился, раз сбежал, – подумала Ирина. – Но и лицо держит. Молодец».
Следом за ней из комнаты вышел Березин.
– Ира, что происходит? Где Николай?
– Ушел. – Она усмехнулась. – Вернее, сбежал. Сережа, он требовал у меня какую-то пленку. Почему ты меня не предупредил об этом? Почему я ничего не знаю об этой пленке? Почему ты ставишь меня в положение, когда я вынуждена на голову становиться, чтобы никто ничего не заметил? Почему?
Она сама не заметила, как стала повышать голос. Чувство вины, угнетавшее ее все последние дни, в один миг обернулось злостью, как только она почувствовала, что можно в чем-то упрекнуть не только ее саму, но и Сергея.
Березин шагнул к ней и крепко схватил за руки.
– Тихо! Не кричи. Он объяснил тебе, что это за пленка?
– Нет. Предполагалось, что я и так все знаю. Другой вопрос, знаешь ли ты сам. Он требовал у меня пленку и шантажировал фотографиями твоей шлюхи-жены, к которой ты, однако, не брезговал прикасаться. Разумеется, она была во всем лучше меня, даже сравнивать нечего. Она записала на пленку какой-то разговор, который компрометирует руководителей твоего банка и, вероятно, тебя самого. Она шантажировала тебя? Ну, скажи! Где эта проклятая пленка? Я хочу сама послушать, из-за чего весь сыр-бор, из-за чего я должна проявлять чудеса сообразительности и хладнокровия, умирать от страха каждые десять секунд и расходовать нервные
– Ира!
Он сильно встряхнул ее, потом крепко обнял, прижал ее голову к своему плечу, положив ладонь на ее затылок.
– Ирочка, прости меня, прости, родная. Я не думал, не предполагал, что тебе так тяжело. Ты так хорошо всегда держалась, не жаловалась, не ныла, и я решил, что все в порядке. Я очень виноват перед тобой, милая моя. Я должен был сказать тебе все заранее, но я был уверен, что про эту пленку никто не знает, кроме меня. Да, ты права, она меня шантажировала, она требовала денег, много денег, угрожая обнародовать запись. Сначала я отдал ей все свои сбережения, она поехала за границу с любовником и там все промотала. Вернулась и снова потребовала денег. Она требовала все больше и больше, и я начал перекачивать деньги с чужих счетов, обманывать компаньонов. Но долго это продолжаться не могло, а аппетиты ее все росли и росли. Но я был уверен, что про пленку знали только мы двое – она и я.
Березин взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал в лоб, в щеки, в губы. И снова горячая волна нежности захлестнула его. Но какой-то островок сознания, не поддающийся этой жаркой, расплавляющей все вокруг волне, твердил ему, что ничего не получится.
– Какая идиллия! – раздался у него за спиной ядовитый голос.
Ирина резко вырвалась, Березин обернулся. На пороге кухни стояла Олеся Мельниченко собственной персоной.
– Сергей Николаевич, поделитесь секретом столь долговечной любви.
Ирина поняла, что журналистка как следует набралась. Ее слегка покачивало, и ехидства в голосе было явно больше, чем позволяли даже очень либеральные приличия.
Сергей мило отшутился и, взяв настырную журналистку под руку, пошел к гостям. Ирина тихонько скользнула в свою комнату, чтобы подкрасить губы и поправить прическу. На туалетном столике рядом с зеркалом стояла в серебряном паспарту фотография молодой красивой женщины, обнимающей смеющегося и счастливого Сергея Березина.
«Ирина Березина, – мысленно произнесла Ирина, глядя на фотографию, – ты мне надоела. Если бы только знала, как ты мне надоела!»
Глава 18
К собственному удивлению, Настя Каменская впервые за все годы работы в уголовном розыске с удовольствием подумала о том, что впереди еще один выходной день. Конечно, это не означало, что он действительно будет выходным, поскольку в жизни оперативников вообще нет такого понятия: завтра – выходной. Есть всяческие приблизительные определения типа «завтра день, когда я имею право не бежать на работу к десяти часам, если, конечно, ничего не случится». Ну и, разумеется, это проклятущее «что-нибудь» непременно случается.
31 декабря и 1 января Настя крутила и вертела сведения, привезенные из чеховского роддома, складывала из них разные мозаичные картинки, вводила имена и даты в компьютер и придумывала самые разнообразные варианты программ, при помощи которых эти сведения можно было комбинировать. Лешка ворчал, потому что сам рассчитывал поработать на компьютере и хотел за четыре праздничных дня написать доклад, с которым ему предстояло в конце января выступать в Стокгольме.
– Из-за твоих дегенеративных убийц моя научная карьера полетит под откос, – ныл он, поглядывая из-за ее плеча на экран монитора. – Давай я тебе помогу, а то ты никогда не закончишь.