Чужая осень (сборник)
Шрифт:
— Слушай, Котя, а чего ты их всех не пошлешь?
— Среди десяти-двенадцати предложений все-таки одно дельное проскакивает. А пошлешь одного — он сразу тебе рекламу сделает. Так что легче себе уши забивать всякой дурью.
— Да, Котя? Как же я буду вести эту международную деятельность? — замечаю с растерянным видом.
Котя задумчиво протер толстые линзы своих очков и честно предупредил:
— Нелегко будет. Особенно, если возникнет вопрос конвертации молдавского купона через украинский карбованец при прохождении на российской межбанковской бирже и обмене полученной выгоды на белорусский рубль или лит. Кстати, литы — это Латвия или Литва? Я их всю жизнь путаю…
Мы внимательно посмотрели
— Хотя я недавно с австрийцами неплохо поработал, — наконец-то поведал о выгодном сотрудничестве с иноземцами Гершкович, — заработал не меньше, чем если бы из Москвы привез два чемодана «Марса». Хотя я с большим удовольствием приобрел бы московскую шоколадную продукцию, «Три богатыря», например.
— Слушай, Котя, у меня за офисом есть помойка, такая большая, красивая, жаль только, что все наши свалки почему-то организовываются в тылу зданий, а не перед ними. Так вот, на этой помойке постоянно рыщут какие-то индивидуумы насчет пожрать, чем собаки побрезговали. Вчера одна парочка живописная там околачивалась. Так один сходу нашел иностранческий пакет и стал его хрумкать. Второй бомж или пенсионер, кто их сейчас разберет, спрашивает у приятеля, чего он такого вкусного там раскопал — «Марс», «Сникерс»? А тот ему отвечает — еще лучше, куда там «Марсу», самый настоящий «Тампакс».
Котя, не задумываясь, спросил:
— Сам придумал или кто-то рассказал?
— Знаешь, я иногда придумываю, а потом все рассказывают без ссылок на автора, нарушая, таким образом, Бернскую конвенцию…
— Если Бернскую конвенцию Советский Союз не подписывал, так мы вряд ли доживем, когда люди будут обязаны делать ссылки даже на тебя. Это правда, что ты придумал самый короткий анекдот в мире?
— Неправда, Котя. Слово «коммунизм» произнесли задолго до моего рождения.
В нашу мирную беседу самым бестактным образом вмешалась секретарша.
— Константин Исаакович, генеральный директор фирмы «Козерог» еще у вас?
— Да, — ответил селектору Котя.
— Его тут спрашивают. Мистер Юджин Лернер.
— Проси, — скомандовал Котя, с интересом наблюдая за мной, попутно заметив: — Только не надо ничего рассказывать. Потому что учиться у тебя мне нечему. Ты тут с хронцем пообщайся, а я…
Дверь открылась и в кабинет вошел еще один представитель частного капитала, который, по всему видно, как и другие фирмачи, мечтал лишь о том, чтобы взять нас с Котей за руку и привести на мировой рынок. А там — ажиотаж, представители фирм, давным-давно поделивших сферы влияния, ждут не дождутся, когда же мы составим им компанию, сходу потребовав своей доли при раздаче подарков в виде рынков сбыта.
— How do you do, mister Lemer? We glad to invite you in sunny, hostfull Yujznomorsk, [1] — рискнул я обойтись без услуг переводчика.
Мистер Лернер пристально посмотрел на меня и задумчиво ответил:
— Your Yujznomorsk can consider as second Venece after Moscow’s cold. [2]
— Mister Lemer, one city is so beatiful that I consider not correct to compare it with another cities, [3] — несколько жестко заметил я.
1
Как поживаете, мистер Лернер? Мы рады приветствовать вас в солнечном, гостеприимном Южноморске. — (англ).
2
После
3
Мистер Лернер, наш город прекрасен настолько, что я считаю его сравнение с другими городами не совсем корректным. — (англ).
Котя рывком поднялся из-за стола и заметил:
— Передай мистеру Лернеру экскьюз меня, но тут по-быстрому нужно съездить ненадолго по одному важному бизнесу.
Гершкович выкатился из собственного кабинета, я посмотрел в темно-карие глаза мистера Лернера и с грустью сказал:
— Autumn was always more warm here it compare it with other cities,mister Lerner. If perhaps I can name you by mister Sharke? [4]
Юджин молчал: на какое-то мгновение мне показалось, что глаза его увлажнились или это освещение во всем было виновато. Гершкович, несмотря на старинный призыв «Трудовой день — на сэкономленной электроэнергии», никогда не обращал внимания на постоянно возрастающие накладные расходы.
4
Осень всегда была у нас теплой по сравнению с другими городами, мистер Лернер. Или мне уже можно называть вас мистером Акулой? — (англ).
Я нащупал в кармане пачку сигарет, бесцельно покрутил ее в руках и бросил на стол. А потом тихо сказал:
— Здравствуй, Женька.
Женька Лернер. Последний раз я его видел девятнадцать лет назад, когда он, резко обернувшись на мой крик: «Возвращайся!», завопил что-то с подножки поезда, уносящего его в Москву, вытягивая тощую шею над фирменным беретом проводницы. Вот он и вернулся.
Мы не виделись почти два десятка лет и, судя по Женьке, я понял, как изменился сам за это время; если ежедневно глядишь в зеркало, о переменах на себе можно догадаться лишь благодаря таким встречам. Когда-то я даже не мечтал увидеться с Женькой, ставшим для всех изменником родины, отщепенцем и прочими эпитетами, которыми охарактеризовал его комсорг Карадимов, политически правильно поставив вопрос о дальнейшем пребывании в рядах ВЛКСМ враждебного миру социализма Лернера, еще за два года до его отъезда.
Я, правда, успел тогда брякнуть, что Женька за проклятым бугром по-быстрому организует местную комсомольскую ячейку, которая станет вредить загнивающему капитализму. Но комсорг Карадимов прекрасно понимал, что профессионально идиотничать на комсомольско-партийной работе можно только здесь. Может быть, поэтому, когда отменили шестую статью в Конституции СССР, Карадимов сам уехал в Бостон, хотя тогда уже никто его отщепенцем не называл и не пугал, что он еще на коленях приползет к советскому посольству, как другие изменники.
И хотя я был уверен, что мы с Женькой никогда не увидимся, почему-то много раз представлял себе эту встречу. Но она была совсем не такой, как сейчас. Да, убеждать себя, что уехавшие по-прежнему остаются твоими друзьями — занятие глупое. Это бывшие друзья. Передо мной стоял незнакомый человек из другого мира. И еще я понял, что ребята, которые разъехались из нашего города по всему миру, тоже стали чужими, и своими друзьями я их считаю только благодаря памяти. Какой же это друг, если ты не можешь прийти к нему в трудную минуту, если все общение на протяжении десятков лет — несколько писем и редкие телефонные звонки в первые годы разлуки? Теперь и до писем руки не доходят, да и о чем писать бывшему другу, ставшему чужим человеком.