Чужая осень (сборник)
Шрифт:
— Положите ваше спасибо в мой карман, — резюмировал Шелест, и мы рассмеялись. Именно эту фразу выдал представитель горгаза моим соседям в нашем присутствии несколько лет назад. Да, Игорь не зря подчеркивал, что память у него идеальная.
Шелест достал из заднего кармана джинсов пластмассовую мыльницу и открыл ее. В слабых лучах солнца блеснули бриллианты.
— Первый российский орден, учрежденный Петром, — с гордостью сказал Игорь.
— Допустим не первый, — возразил я, — бриллианты появились на Андрее только в 1797 году, а насколько мне известно, царь Петя умер несколько раньше.
— Орден учрежден в 1698 году, его девиз «За веру и верность», — продолжил Игорь таким торжественным тоном,
— Игорь, давай оставим историю в покое. Ты сейчас наградишь меня информацией о лентах, статусе, звезде. Кстати, где звезда?
— Звезды нет.
— Это меняет дело. Хотя орден с мечами, а значит цена его максимальна, но я думал, что и звезда входит в этот комплект.
— И, конечно, ты думал, что звезда с мечами, лучи и бортики украшены бриллиантами…
— Нет, конечно, тогда цена была бы круче, но на восьмиконечную серебряную, откровенно говоря, рассчитывал.
— Я лишнего не прошу. По каталогу Алексеева он стоит…
— Алексеев твой сумасшедший. Не зря его малоразвитый каталог никто всерьез не воспринимает, поэтому раздарил он свой титанический труд и кочует тот по городам и весям, смущая нестойкие умы, заражая их жадностью. Сорок, больше не выжмешь.
— Ты так говоришь, будто собираешься сам купить его.
— Не собираюсь, но сам пойми, если сумма уменьшается, значит больше взять нельзя. Кстати, уменьшается моя доля — пять процентов.
— Пять процентов я тебе еще не предлагал.
— Предложишь, потому что никуда не денешься. Или я не прав?
— Прав, но зачем же так грубо?
— Может быть и грубо, но мне не нравится, что ты корчишь из себя мецената, осчастливившего своей подачкой несчастного раба рыночных отношений. Ты прав, орден твой, но сбыт мой и ответственность перед клиентом — моя. Так сколько?
— Пятьдесят. Иначе нет смысла.
— Пусть так. Мои условия ты знаешь. Орден чистый?
Игорь обиженно смотрит на меня, дескать, вроде не дурак, а глупость несет. Придется удивить его еще больше.
— Как попала к тебе эта бляшка?
Игорь от удивления чуть на пол не садится: назвать бляшкой Андрюшку еще куда ни шло, но задать такой бестактный вопрос мог только наивный дилетант, а таковым назвать меня нельзя даже при большом желании.
— За окном довольно прохладно, — задумчиво тянет Шелест, — а у меня такое впечатление, что ты перепарился.
— Видишь ли, сынок, — торжественно отвечаю я с некоторой долей горечи в трагически звучащем голосе, — хочу поведать тебе одно старинное предание. В некотором царстве, в некотором государстве жил да был один король. Странно, не правда ли, король, а живет в царстве? Но не это главное. Не военными подвигами прославился этот король, а своей страстью собирать разные побрякушки, статуэтки, картинки. И жил в этом царстве некий герцог, который также увлекался приобретением разных бляшек, досок и прочей ерунды. Это было давным-давно и на подобные забавы никто особого внимания не обращал. Король действительно пылал неподдельной страстью к этим предметам, а герцог собирался со временем переехать в заморскую страну и поэтому все свои приобретения с оказией переправлял туда. И вот однажды, когда король уехал с войском в соседнюю державу, чтобы пополнить свое собрание, кто-то очень уверенно грабит его фамильный замок. Король, естественно, огорчился: пропала уникальная часть собрания с Анями, Володями, Жорами и Андрюшей. И в гневе, подозревая, что этот набег — дело рук герцога, он объявляет чрез трубадуров: если герцог не вернет принадлежащие ему сокровища, то он сделает все, чтобы герцог смог увидеть столь милую ему сердцу заморскую страну, скажем, только
— Продолжай, — требует Игорь, у которого старинная легенда вызывает неподдельный интерес, — что же было дальше?
— А дальше была война. Но длилась она недолго. Герцога внезапно берет царева стража. За то, что в свободное от своих увлечений время, герцог наладил хищение некоего рыжего металла из государственной казны. И когда на царевом суде, скором и правом, дали герцогу слово для прощания, он объявил о своем раскаянии и о стремлении во чтобы то ни стало отдать со временем все, что должен царству и его обитателям. Король понимал, что он имел в виду — когда герцог выйдет на свободу, война возобновится не на жизнь, а на смерть, ведь герцог был уверен: царевой страже выдали его люди короля. Пока же король совершает набеги на владения герцога, гоняет его поредевшее войско, но своих вещей не находит. Со временем он склонен был поверить, что герцог переправил награбленное в заморскую страну. А когда в сырой темнице не без помощи стражников умер герцог, так и не дождавшись часа свободы, король и вовсе успокоился. История эта стала забываться. И хорошо помнят о ней только некоторые люди в стране короля да еще один вольный стрелок, который в свое время присягал на верность королю, но потом ушел из его войска в поисках лучшей доли.
— Интересная история, — прикуривает очередную сигарету Шелест, — только к нашему делу она отношения не имеет. Я понимаю твои сомнения. Андрей — редкий орден, но в конце концов он не один на свете. Это не тот.
— А откуда ты знаешь?
— Могу дать честное слово, — говорит Игорь с таким видом, будто слово его золотое, для всего мира важнее разных договоров, скрепленных авторитетными печатями.
А вот это уже интересно. Можно было догадаться, что Игорь в общих чертах наслышан о старинном предании, но последняя фраза, произнесенная милым собеседником, убедила: Шелест знает окончание моего повествования, и более того — где находится королевский Андрюша. Что ж, попробуем тебя немного расшевелить.
— Я понимаю, что мой вопрос ты оставил без внимания нарочно. Но и твое честное слово мне до лампы. Ставить голову против слова даже такого человека, как ты, я не намерен. Да и отступать тебе поздно. Эти старинные ордена имели глупость нумеровать, как и всякую другую награду. Номер твоего Андрюши примыкает ко дну мыльницы и меня он совершенно не интересует. Но, наверняка, королю очень захочется посмотреть на него.
С Игоря слетают остатки преподавательской вежливости и врожденной интеллигентности, вплоть до четвертого колена ученых-биологов.
— Не гони пену! Я не думаю, что тебе было бы выгодно трепаться об этом кому-то вместо того, чтобы заработать.
— Прав ты, Игорь, куда ни поверни. Только мне еще выгодно хорошо себя чувствовать, а посему поведай мне окончание моего предания о старине глубокой.
— Не знаю я никакого окончания. Дело это дохлое. Орден — только начало, скоро будут еще несколько полотен — и все, что я могу тебе сказать.
— Тогда назови полотна.
— В основном неизвестные художники XVIII века. Германия. Есть еще «Городской пейзаж» Ван Зигена, «Боги Олимпа» Макарта, «Пастух со стадом» Вербукховена. Все. А орден, кстати, принадлежал бывшему владельцу полотен.