Чужая роль
Шрифт:
К предпоследнему классу Мэгги решила, что, если девочки вознамерились игнорировать ее, она возьмет реванш с мальчиками. Поэтому стала высоко закалывать волосы, носить лифчики на косточках, так что грудь едва не вываливалась в вырез блузок, а в первый день занятий явилась в джинсах, сидевших так низко, что едва не сползали с бедер, кожаных сапожках на высоких каблуках и бюстье из магазина уцененных товаров, надетом под армейскую куртку, без спроса позаимствованную из отцовского шкафа. Помада, лак для ногтей, столько теней, что хватило бы выкрасить недлинный забор, с десяток черных каучуковых браслетов и большие, обвисшие банты в волосах. Она подражала Мадонне,
Мэгги не сразу заметила, что никто из парней не приходит к ней домой, не приглашает на танцы и даже не здоровается, встречая в коридорах. Когда до нее это дошло, она стала плакать по ночам — Роуз спала, никто ее не слышал. А потом решила, что больше не будет плакать. Никто из них не стоил ее слез. И все они еще пожалеют… лет через десять, когда она будет знаменитой, а они так и останутся ничтожествами, застрявшими в этом дерьмовом городишке, жирными, уродливыми, никому не известными олухами.
Вот такими были годы учебы. И Мэгги жалась в стороне от бывших друзей, как выброшенный на улицу пес, все еще цепляясь за воспоминания о тех днях, когда ее хвалили и ласкали. Вечеринки по выходным в тех домах, где родители уезжали на уик-энд. Пиво и вино, косячки и таблетки… Все напивались, и Мэгги в конце концов рассудила, что будет легче, если она тоже станет напиваться, все происходящее затягивает чем-то вроде дымки, и комната расплывается, и она может воображать, будто видит в их глазах все, что хотела бы увидеть.
А Роуз… что ж, Роуз не претерпела никаких превращений, о которых пишут в романах. Это когда девушка снимает очки, делает модную прическу, и в нее тут же влюбляется капитан футбольной команды и самый завидный парень в школе. Зато в ней произошло немало мелких перемен. Прежде всего она избавилась от перхоти благодаря не слишком тонкой уловке Мэгги, оставлявшей в ванной комнате огромные флаконы «Хед энд шоулдерс». Правда, носила очки и по-прежнему одевалась как деревенщина, но, как ни странно, обзавелась подругой, Эми, которая, по мнению Мэгги, была такой же чудачкой, как сама Роуз: плевать хотела на то, что хорошенькие девчонки смеялись над ней, игнорировали и даже обзывали «Холли Хобби». Зато Роуз училась по программе для отличников. Роуз получала одни пятерки. Мэгги отмахнулась бы от всего этого как от очередного подтверждения несостоятельности сестры в обществе, если бы эти достижения неожиданно не приобрели новый смысл.
— Принстон, — потрясенно повторяла Сидел, когда Роуз оканчивала школу и в почте оказалось письмо из Принстона с уведомлением о ее приеме. — Да, Роуз, вот это успех.
И, о чудо, даже приготовила на ужин любимые блюда Роуз: жареного цыпленка и лепешки с медом — и не сказала ни слова, когда старшая падчерица потянулась за добавкой.
— Мэгги, ты должна очень гордиться сестрой, — заявила Сидел, но та лишь красноречиво закатила глаза. Подумаешь, Принстон! Большое дело! Можно подумать, Роуз — единственная, кто добился успеха, несмотря на
— Можно ли ожидать великих деяний и от тебя?
«Да черта с два!» — думала Мэгги, обводя красным кружком объявление о наборе официанток в «большой процветающий ресторан в центре города». Что ж, у нее тело, у Роуз мозги, и теперь оказалось, что мозги ценятся больше.
Пока Роуз оканчивала Принстон, Мэгги кое-как одолела несколько семестров в местном колледже. Роуз поступила в юридическую школу. Мэгги трудилась официанткой в пиццерии, сидела с чужими детьми, убирала чужие дома, вылетела из училища барменов, когда врезала инструктору — тот после лекции по мартини попытался сунуть язык ей в ухо. Роуз была некрасивой, толстой, неуклюжей, и до сегодняшнего утра Мэгги не видела ни одного ее бой-френда, и все же именно у нее имелись шикарная квартира (точнее, эта квартира была бы шикарной, позволь она Мэгги обставить комнаты), деньги и друзья, то есть люди, смотревшие на нее с уважением. Да еще и этот тип, Джим Как-там-его. Морда хоть и тупая, но смотрится неплохо, и черт побери, наверняка богат.
Нет, какая несправедливость! Несправедливо, что умерла мать. Несправедливо, что все лучшие годы пришлись на младшую среднюю школу, а теперь она живет в тени сестры, обреченная видеть, как та получает все, о чем мечтала Мэгги, а у самой Мэгги ничего нет.
Она смяла пустой стаканчик из-под мороженого, сложила газету и уже хотела отправить все это в мусорное ведро, когда какая-то строчка привлекла ее внимание. Магическое слово «пробы».
Мэгги уронила стаканчик и впилась глазами в газету.
«MTV устраивает пробы на замещение должности виджея», — прочла она.
Возбуждение росло в ней огромным воздушным шаром, и вместе с ним росла паника. Что, если она пропустила пробы?
Она наспех пробежала глазами текст.
1 декабря. Пробное прослушивание. В Нью-Йорке.
Она может успеть! Скажет Роуз, что у нее собеседование, что, в общем, не слишком далеко от правды, попросит одолжить денег на автобусный билет и одежду. Нужно новое платье, это главное. В ее гардеробе не найдется ничего даже отдаленно подходящего.
Мэгги снова сложила газету, на этот раз куда аккуратнее, и поспешила к шкафу посмотреть, какие туфли можно надеть для путешествия в Большое Яблоко.
5
Льюис Фелдман пригласил миссис Собел в свой кабинет, переоборудованный из чулана, с надписью на стекле «Голден-Эйкрс газет», и плотно прикрыл дверь.
— Спасибо, что пришли, — начал он, вынув из-за уха красный маркер и положив его на стол. Миссис Собел примостилась на краешке стула, скрестила ноги и сложила руки на коленях. Крошечная женщина с голубыми волосами, в голубом шерстяном кардигане и с голубыми венами, пульсирующими на руках…
Фелдман расплылся, как надеялся, в ободряющей улыбке. Она робко кивнула.
— Прежде всего позвольте сказать, как я благодарен вам за помощь. Мы попали в цейтнот.
Это была чистая правда: с тех пор как предыдущий кулинарный критик, пишущий под псевдонимом Пирующий Гурман, пораженный сердечным приступом, свалился лицом в омлет, Льюису приходилось перепечатывать старые рецензии, что раздражало читателей.
— Прекрасный дебют, — продолжал он, раскладывая сигнальный экземпляр на столе так, чтобы миссис Собел могла видеть, как выглядит ее обзор.